Несовершенная публичная сфера. История режимов публичности в России - [155]
Я понимаю изучаемую группу журналистов как сообщество практики в рамках теории, предложенной Венгером[1269]. Сообщество практики – это группа людей, имеющих общие интересы и профессию и делящихся опытом друг с другом посредством демонстрации своих навыков. Этот вид социального участия создает общую идентичность индивидуальных членов сообщества, которая наилучшим способом может быть изучена именно инструментами включенного наблюдения. Наблюдение за общением членов сообщества друг с другом и за их практиками выявляет не только то, как дискурс профессиональных норм перенимается и мобилизуется, но и то, какая материальная инфраструктура доступна и какие ограничения мешают желаемому исполнению. Протокол выполнения включенного наблюдения фокусируется на компонентах принятия редакционных решений, моральных и этических дилеммах журналистов, отношениях со спонсорами, источниками информации, государственными чиновниками, а также на том, как редакторы и владельцы медиа поступают с деликатными темами, как финансовые вопросы влияют на журналистское исполнение и многое другое. В некоторых изданиях, помимо того что я находилась в редакциях, аппаратных и студиях, я также ездила с репортерами на съемки и была приглашена на неофициальные встречи, которые оказались очень информативными для моего исследования.
В целом я наблюдала за работой журналистов шести изданий в разных регионах в период с июня 2018 по июль 2019 года. Некоторые из тех изданий не относятся к группе альтернативных профессиональных журналистов. Однако сведения, полученные из СМИ мейнстрима, были очень полезны для различия нюансов внутри профессиональных сообществ практики. Моя журналистская выборка для включенного наблюдения содержит телеканал «Дождь» (Москва), канал RTVi (Москва), базирующийся в Латвии онлайн-проект «Медуза» (Рига) и три небольших региональных издания: дальневосточную компанию «Альфа-канал»/Амур. Инфо (Благовещенск), сибирский телеканал «Афонтово» и онлайн-проект «Проспект Мира» (оба находятся в Красноярске). Основными этнографическими сайтами, где проходила бóльшая часть включенного наблюдения, стали «Дождь», «Медуза», «Афонтово» и «Проспект Мира».
Другой этнографический метод, используемый для изучения группы журналистов, – глубинные интервью. Они проводились как полуструктурированные и длились от полутора до трех часов каждое. В общей сложности в течение года (с июня 2018 по июль 2019 года) я провела тридцать одно первоначальное интервью и множество последующих интервью в Латвии, Москве, Сибири и на Дальнем Востоке. В мою выборку входили как альтернативные профессиональные журналисты и журналисты мейнстрима, так и другие акторы современных российских публичных сфер. Все интервьюируемые участвовали в исследовании на условиях анонимности, поэтому все имена в данной публикации изменены. В беседах были затронуты следующие темы: как журналисты оказались в изданиях, в которых сейчас работают; какой они видят свою аудиторию; какова их миссия; отношения между журналистикой и пропагандой; что значит быть профессиональным журналистом; объективная журналистика в противопоставлении журналистике гражданской; как журналисты взаимодействуют с государственными чиновниками; с какими финансовыми и структурными ограничениями сталкиваются их издания; почему путинский режим терпит их и многие другие темы. Сравнение содержания интервью с данными включенного наблюдения указывает на ряд интересных явлений, происходящих в российской медиасистеме в общем и в альтернативной профессиональной журналистике в частности. Далее в статье я подробно рассмотрю эти явления, суммируя здесь один из основных пунктов моих выводов о том, что понимание традиционных хабермасовских публичных сфер глубоко укоренено в нормах и ролевой концепции российской альтернативной профессиональной журналистики.
б) Группа аудитории. Выборка исследования этой группы также социально и географически многообразна. Она включает жителей Москвы, Красноярска и Благовещенска, среди которых есть те, кто потребляет работу альтернативных профессиональных журналистов, и те, кто с их работой незнаком. Протокол глубинных полуструктурированных интервью включает выборку методом «снежного кома» среди следующих демографических групп: мужчины/женщины 18–25 лет, мужчины/женщины 25–45 лет, мужчины/женщины 45+. Интервью длились от одного часа до более трех часов каждое. Помимо вопросов о привычках медиапотребления, в разговорах поднимались вопросы образования, политики, социальной жизни, общественного участия, свободного времени, путешествий, работы, планов на будущее и т. д. Всего было проведено сорок два изначальных глубинных интервью со множеством последующих бесед в течение года. Некоторое количество опрошенных было отобрано для дальнейшего включенного наблюдения, во время которого я проводила многие часы с информантами в их домах, на работе и отдыхе, исследуя их привычки медиапотребления, интеграцию медиа в их ежедневную жизнь и влияние медиа на индивидуальные идентичности. Основываясь на данных исследования аудитории, я выделила некоторые общие тенденции медиапотребления среди своей выборки, которые могут иметь значение для понимания современных публичных сфер в России. В числе этих тенденций следующие: телесмотрение стремительно падает, большинство в выборке получают новости через алгоритмы Яндекса (подконтрольные Кремлю), многие следуют советам лидеров общественного мнения и смотрят/читают то, что те публикуют на своих страницах в соцсетях (это также является способом распространения работы альтернативных журналистов), некоторые из моей выборки напрямую подписаны на страницы альтернативных изданий в соцсетях, многие не доверяют мейнстримовым медиа и признают наличие спроса на правдивый контент, противостоящий официальной пропаганде, однако почти никто не готов платить за подобный контент, и лишь немногие оказались готовы целенаправленно искать информацию, когда их не удовлетворяет контент их лент в соцсетях. Некоторые данные, полученные в результате исследования аудитории, я использовала в последующих и уточняющих интервью с журналистами.
