Несовершенная публичная сфера. История режимов публичности в России - [135]
По возвращении из Мурина участники группы получили информацию о готовящемся сносе гостиницы «Англетер», в связи с чем в Клубе-81 началось обсуждение возможных способов предотвращения разрушения памятника. Было решено пойти на блеф; по мнению молодых людей, «у Горбачева был конфликт… с региональными элитами»[1103], на основе которого предполагалось заручиться прямой поддержкой руководства СССР. В связи с этим дальнейшие события марта 1987 года стали кульминацией не только деятельности ГС, но и всей общественно-политической жизни Ленинграда.
16 марта 1987 года несколько участников ГС и другие активисты организовали «живую цепь» вокруг здания гостиницы, чтобы не пустить технику на стройплощадку[1104]. Численность горожан увеличивалась, был организован «Пост общественной информации», который собрал тысячи подписей против сноса гостиницы[1105]. Акция протеста продолжалась до 18 марта, когда милиция разогнала пикетирующих, а здание было разрушено.
Митинг на Исаакиевской площади вызвал широкую дискуссию в периодической печати, разделив общественность на несколько лагерей. Одни подчеркивали значимость акций группы, утверждая, что судьба многочисленных построек, являющихся памятниками культуры, практически не согласуется с новой политикой гласности, утверждающейся в стране, что и послужило началом активного действия различных молодежных общественных организаций[1106]. Другие, в частности представители властных структур, полагали, что действия молодых людей носили неправомерный характер и противоречили закону[1107]. Кто-то, поощряя стремление группы к развитию общественного мнения в защиту памятников культурного наследия, критиковал ее лидеров за слабость в методической организации митинга[1108] и недостаток профессионализма[1109]. Неоднократно в адрес лидеров группы поступали упреки в сокрытии фактической составляющей, в частности в том, что реконструкцию «Англетера» планировалось осуществить в соответствии с решением правительства[1110]. Журналистка «Ленинградской панорамы» Н. Ф. Корконосенко, освещая в своей статье проблему сохранения зданий на Фонтанке, 47 и 49, указывала на неосведомленность лидеров группы в вопросах переустройства здания и пренебрежение официальной документацией[1111]. Некоторые высмеивали «спасенцев», презрительно называя их «мальчишками с Исаакиевской»[1112] за дилетантизм, обличали в «намеренном сокрытии истины», говорили о «тщеславных интересах». Следовательно, эффект от акций ГС «разбудил» широкий слой советской общественности и инициировал критический дебат вокруг «общего дела» – культурного наследия и, соответственно, права распоряжаться им в рамках городского пространства. Градозащитная риторика, инициированная ГС, стала местом «производства и циркуляции дискурсов, которые принципиально могут быть критичными по отношению к государству»[1113]. Таким образом, сама возможность обсуждения того, что ранее находилось под исключительным контролем государственных институций, способствовала институционализации пространства гражданского взаимодействия, принципиально отличающегося от государственного.
В одном из своих интервью Алексей Ковалев вспоминал: «У меня с самого начала была концепция, что именно созданием неполитических организаций можно сдвинуть политическую ситуацию… с мертвой точки»[1114]. Эта позиция нашла отражение в манифесте группы, созданном в конце 1988 года, – «Культура вместо политики», подчеркивавшем, по его мнению, отличительную особенность группы от прочих «перестроечных» сил. Борис Гладарев полагает, что подобный лозунг подчеркивал аполитичный характер движения; однако нарратив, выстраиваемый в тексте манифеста, свидетельствует о смысловой трансформации понятий: «Для нас политический плюрализм нужен не для того, чтобы протащить „свою“ политическую теорию – такой у нас попросту нет – а для того, чтобы в обстановке ослабевшего политического нажима привлечь внимание людей к тому, что важнее и глубже политики»[1115].
Специфика предпочтения культуры политике выходит за рамки периода перестройки и связана с характером позднесоветского неофициального движения в Ленинграде. Ленинградский протест, как и основная часть неформальной общественности, принял литературную, а позже и в широком смысле культурную форму, в то время как в Москве развитый политический активизм в перестройку сопровождался процессом формирования политических партий[1116]. С конца двадцатых годов в СССР «формировалась политическая культура, ориентированная на жестко централизованное сверхгосударственное управление обществом с псевдосамодеятельной общественностью»[1117]. Такое устройство вытесняло любую низовую инициативу в полуподвальное и «неформальное» существование. Поэтому в перестройку, ввиду отсутствия легального общественного политического пространства и возможностей в него вхождения, культура становилась площадкой для артикуляции несогласия с режимом.
