Несовершенная публичная сфера. История режимов публичности в России - [111]
Понятно, что способов, благодаря которым можно было бы измерить «усилия» или «контроль», не существует, поэтому, предлагая такие действия, партком отдавал себе отчет в том, что решения не будут выполнены, но продолжал их вписывать в протоколы, соблюдая форму[873].
В том случае, если партсобрание обсуждало производственные дела, а не внешнюю политику или поведение отдельных коммунистов, рекомендации строились таким образом, чтобы они согласовывались с решениями управлений колхоза. Поэтому решения партсобраний лишь вторили производственным совещаниям и приглашали «улучшить подготовку к севу», «серьезнее отнестись к вопросам техники безопасности» и т. д.
Осознание бессмысленности постановлений низовых партсобраний, по-видимому, приходило в головы не только самим участникам партсобраний и авторам стенограмм, но и руководству партии, которое на всем протяжении функционирования системы отчетов стремилось обязать коммунистов стать более ответственными. Поэтому периодически им предлагалось «брать на контрольный учет собственные решения». В ответ на эти требования в отчетах партсобраний периодически встречались фамилии ответственных коммунистов, вписанные напротив каждого решения или рекомендации: «Ремонт производственных помещений закончить в срок, ответственный прораб совхоза В. В. Соколов» или «Комитету комсомола провести обмен членских билетов. Ответственная: секретарь комсомольской организации совхоза т. Власова»[874] и т. д. Правда, во многих случаях решения предлагали личную ответственность тем, кто и так ее разделял, занимая ту или иную должность. Поэтому протоколы упорно назначали агронома ответственным за сев, зоотехника – за подвоз кормов, а бригадиров – за трудовую дисциплину.
Таким образом, решения и постановления партийных собраний являлись той частью протоколов, которая наиболее последовательно воспроизводила форму авторитетного дискурса. Именно в этой части употреблялись такие обороты речи, которые создавали видимость действия, но не предполагали его совершения. К тому же, являясь главными исполнителями взятых на себя поручений, сельские коммунисты старались формулировать их таким образом, чтобы не подставить себя под удар в случае проверки. Уклончивые формулировки позволяли мастерски это сделать. В конце концов, советовать вывезти навоз было проще, чем сделать это силами собственной партийной организации.
Не имея возможности менять советскую жизнь к лучшему так быстро, как это провозглашалось на съездах и в передовицах советских газет, партия учила людей «правильно» к ней относиться и оценивать окружающий мир через призму «тотального» взгляда. Система советского языка в совокупности с новыми ритуалами, в числе которых можно считать и режим публичного обсуждения проблем низовых партийных организаций, сделали эту задачу вполне решаемой. Своеобразная структура нарратива партийных собраний была методом социалистического воспитания, который позволял молодым коммунистам и беспартийным познавать советский язык и оценивать реальность в его терминах.
Опираясь на теорию перформативного сдвига, предложенную Алексеем Юрчаком, мы взглянули на протоколы партсобраний не просто как на источник описания сельской повседневности, но и как на оттачиваемые со временем навыки репрезентации советской жизни. Форма партийных протоколов, четко делившая текст на определенные смысловые части, в 1960‐е годы стала условием появления различных феноменов, принципиально значимых для советской культуры позднего социализма.
Одним из таких феноменов является «тотальный», в терминологии философа Бориса Гройса, взгляд на советскую действительность, при котором учитывался баланс между описанием двух разновекторных оценок и направлений: положительного процесса (движения к коммунизму) и некоторых сопровождающих его отрицательных явлений (или отдельных недостатков). Любой описываемый объект всегда должен был быть представлен с учетом этих позиций. Следование этому правилу в протоколах партсобраний не только выражалось в дуалистичной системе оценки в партийных докладах или решениях собраний, где рассказ всегда начинался с показателей успехов, а заканчивался отдельными недостатками, но и закрепилось в самой протокольной структуре. Раздел вопросов, фиксировавший в протоколах высказывания участников собраний, не принимавшиеся во внимание при написании итогового постановления, служил пространством для критических замечаний. При этом «семантический разрыв» внутри текста протокола (когда вместо темы доклада собрание обсуждает внутренние вопросы жизни сообщества или производства, а затем принимает решение исключительно по заслушанному докладу) говорит об инструментализации формы. Видя бессмысленность собрания с точки зрения практической пользы и экономики хозяйства, сельские коммунисты использовали это пространство по-своему, а именно доводя до сведения читающего протоколы райкома по-настоящему волнующие сообщество проблемы или имитируя активность, столь важную для признания заседания успешно состоявшимся.
