Несовершенная публичная сфера. История режимов публичности в России - [109]

Таким образом, партийное собрание предстает нам в качестве герменевтической процедуры, в которой секретарь парткома переводит общее и далекое от лесозаготовителей постановление ЦК КПСС об итогах декабрьского Пленума на язык лесозаготовок и конкретных проблем данного лесозаготовительного пункта. Рядовые члены собрания, как партийные, так и беспартийные, задавая вопросы докладчику и выступая с репликами, продолжают этот перевод, выделяя конкретные участки работы, такие как ремонт машин, уплотнение рабочего дня, поиск запчастей и резервных тракторов, проведение коммунистического субботника и т. д., которые могли бы стать адекватной реакцией на абстрактное постановление ЦК КПСС. К сожалению, постановление этого заседания не сохранилось, однако маловероятно, что предложенные конкретные меры нашли в нем свое отражение. Постановление, по-видимому, работало как механизм обратного перевода, при котором конкретные задачи производства вновь переводились на метаязык советской теории[863].

В другом примере перевода смысла постановлений на понятный простым коммунистам язык речь шла об обмене партийных документов. «Осуществляя линию партии, труженики ЛЗП усиливают борьбу за выполнение заданий решающего года девятой пятилетки», – так резюмирует стенографист доклад «О готовности партийной организации к обмену партийных документов» на закрытом партийном собрании по Ругозерскому ЛЗП от 26 февраля 1973 года. Следом за этим идет перечисление показателей результативности и процент выполнения по отношению к плану[864]. Таким образом, для аудитории закрытого собрания – исключительно коммунистов и кандидатов в члены партии – не требовалось сложного герменевтического перевода: связь между готовностью членов ячейки к обмену партийных документов и выполнением производственного плана предприятием была для членов организации прозрачна и очевидна. В этом контексте становится понятным, почему «обмен партийных документов вызовет мощный прилив творческой энергии, еще выше поднимет авангардную роль коммунистов», – быть достойным получить новые документы означает, что данная партийная ячейка, а вместе с ней и каждый член партии овладели искусством герменевтики, перевода партийного языка в кубометры заготовленной древесины[865].

Таким образом, структура протокола партийного собрания помогала не только сформулировать на языке производства, какие конкретные действия должны последовать за абстрактными и туманными постановлениями ЦК КПСС, но и решать те бытовые и производственные проблемы, которые стояли перед жителями деревень, сел и поселков. Протокол каждого собрания первичной партийной организации непременно попадал в вышестоящие партийные органы – райком или обком партии и становился, таким образом, важным коммуникационным инструментом, связывавшим низовых коммунистов и беспартийных с более могущественными «районом» и даже «областью». Именно эта функция протокола заставляла участников усиленно и многократно повторять реплики о тех или иных проблемах «на местах». Более того, по воспоминаниям наших респондентов, на низовых партийных собраниях регулярно лично присутствовали представители райкома партии, которые записывали наиболее важные моменты дискуссии, а сами протоколы заседаний иногда разбирались на заседаниях райкомов[866].

«УСИЛИТЬ КОНТРОЛЬ» И «ПРИНЯТЬ ВО ВНИМАНИЕ»: РЕШЕНИЯ, КОТОРЫЕ НИЧЕГО НЕ РЕШАЛИ

Партийные собрания не были единственным пространством официальной публичности. Помимо них, дела сельских сообществ обсуждались на собраниях сельских советов и производственных совещаниях. Главная разница между производственными совещаниями и партийными собраниями в сельских производственных объединениях, колхозах, совхозах и леспромхозах в 1960–1970‐е годы заключалась в том, что для первых были важны решения, итог встречи, в то время как для вторых – процесс обсуждения. Так, автор брошюры о роли партсобраний в советском обществе писал: «В ходе активного и делового обсуждения вопросов повестки дня члены и кандидаты партии учатся партийному подходу к явлениям повседневной жизни, познают, как иногда казалось бы незначительные, обыденные вопросы поднимаются на большую принципиальную высоту, получают политическое звучание. На партийном собрании коммунисты обогащаются опытом, приобретают необходимые им качества: высокую принципиальность и требовательность, деловитость и нетерпимость к недостаткам, к зазнайству и благодушию. Обсуждение на партийном собрании вопросов расширяет политический кругозор его участников, повышает уровень сознательности коммунистов, чувство партийного долга и высокой ответственности за порученное дело»[867].

Изначально партсобрания низовых сельских и производственных организаций активно использовались советским руководством в качестве главного института в проведении аграрных преобразований, важных для руководства страны и часто невыгодных для экономики крестьянских хозяйств. Сельские коммунисты рассматривались властями как проводники политики партии, поэтому решения сельских партсобраний были обязательными и конкретными, они легализовали вышестоящие решения, а их невыполнение грозило серьезными последствиями. Отсюда, например, пришла практика посылки городских коммунистов в деревни с целью добиться одобрения «линии партии» в сельских сообществах. Однако в 1960‐е и 1970‐е годы, в связи с многочисленными преобразованиями внутрипартийной жизни и массовым огосударствлением и укрупнением колхозов, администрированием стали заниматься не сельские коммунисты, а созданные при сельскохозяйственных предприятиях аппараты управления, в которые коммунисты входили, но не были «главными производственниками». Главные инженеры и агрономы хозяйств часто оставались беспартийными. В результате функции партсобрания как органа, от которого реально зависела политика хозяйства, атрофировалась, а решения партсобрания, еще недавно столь важные и даже судьбоносные (особенно если они касались обсуждения размера взятых на себя социалистических обязательств или продналога), приобрели декоративные функции.