Несобранная проза - [21]

Наконец, он не вытерпел, тем более, что случай ему показался самым подходящим. Но и здесь раньше, чем решаться, он с неделю проносил в кармане вырезанное объявление:

«Англичане (три человека) быстро научают говорить, читать и писать по-английски только взрослых. Плата 12 рублей в месяц с персоны». Затем следовал адрес.

Терентия Васильевича главным образом привлекало то обстоятельство, что с ним будут заниматься трое, но все-таки он не был уверен, что не сбежит от волнения при первом же шаге в английскую (английскую!) квартиру. К счастью, двери ему отворила русская прислуга, заставила его расписаться и приняла задаток. Терентий Васильевич быстро посмотрел написанные выше его имени фамилии, но в них не было ничего особенного. Передняя также ничем не отличалась от тысячи петроградских прихожих. Но Лапидину хотелось видеть все необыкновенным. Даже темноватая приемная с тяжелою мебелью и зеркалами вместо картин казалась ему какой-то чрезвычайной, словно он не соображал, что, вероятно, приезжее английское семейство сняло свою квартиру уже меблированной, и если что и прибавлено своего к обстановке, то разве несколько фотографических карточек, стоявших на рояле. На них действительно были изображены двое военных в английской форме и молодая женщина, приветливо показывавшая ряд крепких зубов.

Терентий Васильевич ходил по ковру и думал: – Вот они как живут-то, настоящие англичане, сразу видно, что культурная нация. Ах, как хорошо, как все просто, рационально, удобно, ничего лишнего! – и задевал ногами за расставленные низенькие кресла. Особенно ему нравился черный курительный столик, какие были в моде в 50–60 годах, где к доске были накрепко приделаны выложенные бронзой папиросница, пепельница, спичечница и вставлены две зубчатые пластинки для зажигания. Все это было не особенно удобно и уж совершенно некрасиво, но именно этот столик и казался Лапидину верхом английской рациональности.

Однако из внутренних комнат доносились голоса, но в гостиную никто не входил. Да и говорили, казалось, комнаты за три глухо и неопределенно. Все это было не так удобно и рационально, как должно было бы быть.

Сумерки сгущались, вышла та же служанка, что отворяла дверь Лапидину, пустила свет, опустила занавески и затопила камин.

– Что, господ дома нет? – решил спросить у нее Терентий Васильевич.

– Нет, они дома. Сейчас выйдут, как ученики подойдут. Григорий Михайлович еще обедает.

– Кто это Григорий Михайлович? – спросил гость, смущенный такой русификацией.

– Барин, г. Овэн.

– Так его, наверное, зовут Гарри.

– Григорий Михайлович, – упрямо повторила девушка, растопляя камин.

Помолчав, Лапидин спросил храбро:

– А барыня дома?

– Нет, они еще не приезжали; они обедают дома, потом сюда приезжают.

– Она не здесь живет?..

– Нет. Как можно? она живет с мужем.

– Она замужем?

– Да.

– Кто же ее муж?

– Не знаю.

– Как ее фамилия?

– Фамилия? – девушка подняла голову, освещенную снизу розовым огнем, и спокойно ответила:

– Я не знаю. Григория Михайловича фамилия – Овэн, а про барыню я ничего не знаю.

Из передней послышался звонок. Пришли новые посетители. Терентий Васильевич их не разглядывал, его вдруг заинтересовала незнакомая английская дама, которая живет отдельно от остальных учителей и обедает с мужем. Конечно, он сейчас же догадался, что она и есть та особа, чье изображение стоит на рояле, и еще раз внимательнее посмотрел на фотографию, взяв даже ее в руки. – Замечательно приятное лицо!..

Кажется, Терентий Васильевич произнес это вслух, потому что сейчас же почувствовал за своей спиною присутствие кого-то чужого и услышал легкое покашливание. Обернувшись, он увидел молодого человека приказчичьего вида. Хотя во внешности этого господина не было ничего необыкновенного, и тем более ужасающего, но Лапидин испугался как пойманный с поличным и, быстро поставив обратно на крышку рояля смеющуюся даму, покраснел и пробормотал:

– Когда уроки-то начинаются?..

Приказчик приготовился было что-то отвечать, как в комнату быстрыми шагами вступил господин с необыкновенно розовой длинной шеей, держа книгу с фамилиями в руках раскрытой.

– Мистер Лэпайден, мистер Лэпайден! – повторил он, не здороваясь и обводя глазами присутствующих.

– Вот, начинается! – подумал радостно Терентий Васильевич и даже заулыбался, стараясь сделать понимающее лицо. Приказчик тихо спросил:

– Ваша фамилия будет не Лапидин?

– Да, да. Так.

– Мистер Овэн ищет вас.

– Меня?

Терентий Васильевич подошел к англичанину и, расшаркавшись, произнес:

– Я – Лапидин, – вот.

Тот необыкновенно обрадовался, захохотал и заговорил по-английски. Приказчик, взявший на себя роль переводчика, услужливо донес:

– Удивляется, что вы– Лапидин. Очень рад. Заниматься будут с вами отдельно, с пяти часов. Желает вам здоровья.

– И я ему тоже желаю здоровья и свидетельствую свое почтение. Рад, что ему понравился.

Приказчик что-то заговорил, но неизвестно, переводил ли он слова Терентия Васильевича, или рассказывал анекдоты, но мистер все время смеялся и потирал себе бока.

Лапидин шел домой совершенно очарованный и так был доволен, что даже почти не обратил внимания на то, что Маргариты Петровны не было дома. Пообедала, не дожидаясь мужа, и уехала куда-то.