Несломленная - [35]

На пресс-конференции после поражения от Аранты мне задают буквально несколько вопросов, прежде чем снова вернуться к поведению моего отца в Бирмингеме. «Ну, поехали, – говорю я себе. – Время вранья». Необходимость снова покрывать его забирает у меня остатки силы духа. Особенно когда я считаю, что он неправ и своим поведением переступил черту.

– Как вам удалось тогда так быстро отойти и сконцентрироваться на теннисе? Сложно было выкинуть из головы то, что произошло?

– Нет, несложно. Историю про Бирмингем сильно раздули. Про это много всего рассказывали, но меня это не волновало, потому что я знала, что половина тех рассказов – выдумки. Просто людям нужно было что-то обсуждать перед Уимблдоном.

Это последнее, о чем мне хочется говорить после поражения от Аранты. К счастью, потом репортеры переходят к матчу. Я слишком много ошибалась, говорю. По сути, сама отдала матч. Как любит отец, я походя выражаю недовольство возрастными ограничениями WTA. «Мне приходится выбирать, какие турниры играть. Даже после своих успехов я почти нигде еще не могу играть. Мне большого труда стоит составить нормальный график. Я не могу, как нормальный человек, заявиться на любой турнир».

Мы едем в Токио на Japan Open. В одиночке я проигрываю в первом круге, а в паре с Амандой Кетцер мы доходим до финала. Там мы проигрываем, и папа зол. Он целый день пил и продолжает делать это в самолете. Он заливает в себя все, что попадается ему под руку, и начинает буянить. Потом ему нужно в туалет, но они все заняты, так что он начинает барабанить в двери. Я смотрю в окно и делаю вид, что я не с ним, что я путешествую одна, что не имею к нему никакого отношения. Его пьяные выступления продолжаются несколько часов. Он вопит на стюардессу, чтобы она еще ему налила. Я удивляюсь, как они до сих пор его обслуживают. Он ведет себя так, будто он тут хозяин. После нескольких часов позора он наконец возвращается на свое место и отключается.

* * *

У Тони Роча прекрасный дом в Террамерре. Он утопает в пышной зелени в северном пригороде Сиднея. Там тихо и спокойно. Идеальный хардовый корт постелен посреди сада, вид на который открывается прямо из его уютной гостиной.

Папа считает Тони гениальным тренером. Он привел Пэта Рафтера к вершинам: в прошлом июле Пэт стал первой ракеткой мира. На US Open он, к сожалению, проиграл в первом круге и сейчас восстанавливается от травмы плеча, а это небыстрый процесс. Но благодаря этому у Тони есть свободное время, и Tennis Australia обратилась к нему с вопросом, не поработает ли он со мной, пока есть возможность. Он согласился, и мы начали тренироваться. Теперь мы каждый день ездим из Фэрфилда в Террамерру.

Тони одновременно мягок и тверд. Как у Лесли, у него доброе сердце, но жесткая дисциплина. Тренировки тяжелые и длинные, почти без перерывов. Он подтягивает мою игру у сетки и подачу – мои слабые места. Иногда к нам присоединяется Пэт и играет со мной. Он тоже добр и мил: их с Тони характеры – полная противоположность моему отцу. Отец симпатизирует Тони, несмотря на его благодушие, потому что он очень уважает его и его вклад в развитие тенниса. Он часто разговаривает с Тони о теннисе. Не по-английски – я стою рядом и перевожу. Я хотела бы, чтобы отца не было на моих тренировках, но, как и с предыдущими моими тренерами, он вникает во все, чему Тони меня учит.

Единственный минус работы с Тони – это возобновление порок. Они случаются после каждой тренировки, которую папа считает «плохой» или «жалкой». Пока мы у Тони, он меня никогда не бьет – ждет, пока мы не окажемся в машине. Поездки домой становятся мучением – особенно потому, что теперь он еще и учит меня водить. Он бьет меня за то, что я ужасно играю в теннис и ужасно вожу машину, и делает это, пока я за рулем, так что эти поездки – чистый кошмар. Он кладет руку на подголовник водительского сиденья, чтобы после любой моей ошибки дать мне подзатыльник. Он бьет меня прямо по ходу движения и полностью сбивает мне концентрацию на дороге. А если бы я не справилась с управлением? Я чудом избежала аварии не один и не два раза. Моя радость, что я научусь водить, быстро сменяется постоянным страхом, что произойдет что-нибудь ужасное.

Иногда по возвращении от Тони отец заставляет меня стоять часами, пока сам уничтожает меня словесно. Это настоящая пытка, и у меня все болит. А потом он еще отправляет меня на длинную пробежку по Фэрфилду. Я еле переживаю этот период. Перебирая ногами по тротуару, я иногда мечтаю о побеге из дома.

К концу 1999 года я еще держусь, но уже еле-еле. Моя жизнь становится все невыносимее, и я предчувствую, что дальше будет только хуже.

* * *

Я только что проиграла малоизвестной венгерке Рите Кути-Киш в первом круге Australian.

Open-2000. Во втором сете я ненадолго собралась, но в остальном весь матч сыпала ошибками: 1:6, 6:2, 3:6. По указанию отца я не прихожу на обязательную послематчевую пресс-конференцию, и мы возвращаемся в гостиницу. Как потом напишут газеты, «на протяжении четырех часов никто не знает», где я. За пропуск пресс-конференции мне грозит штраф в 10 000 долларов.