Несбывшийся ребенок - [74]
— Это ужасно, — вздыхает Эрих.
— Шутки у вас дурацкие! — огрызается Карина.
Кафе устроено в форме идеального круга.
— Чтобы всех обслуживали строго по очереди, — предположила Карина, и Эрих кивнул.
Девочки выпили по бутылке «Вита-Колы», от чего сначала дружно рыгнули, а потом захихикали. И, конечно, не забыли купить открытку для мамы.
— Напиши ей, сколько здесь света, — советует Карина. — И про уборщиц в туалетах тоже напиши.
Эрих и девочки отдыхают в просторном белом фойе на одном из бесконечных диванов, на котором может запросто разместиться дюжина семей вместе с бабушками и дедушками. Справа от них сидят две женщины и спорят о чем-то, настоящее оно или нет, но до Эриха долетают лишь обрывки фраз.
Напоследок все они, Эрих с дочками, фрау Миллер и фрау Мюллер, осматривают огромные картины, развешанные в фойе: молодежь мира с развевающимися красными флагами, развалины Фрауэнкирхе на фоне пламенеющего неба, тело павшего воина, покрытое белой тканью, горящие книги, Икар, взмывающий в небо, и пилот, падающий на землю. Мир не может остаться прежним. Он должен измениться.
Эрих
1980. Лейпциг
В приемном покое сидит зеленоглазая темноволосая девочка с подвязанной рукой, рядом с ней отец. Эрих на секунду останавливается в дверях и вдыхает поглубже — нет, конечно, опять показалось, это не может быть Зиглинда. С ним время от времени такое случается: она мерещится ему в вагонах эс-бана, в проезжающих машинах, в отражениях витрин и в лицах пациенток, приходящих к нему с порезами и переломами.
— Что случилось? — привычно спрашивает он, осторожно освобождая руку девочки и ощупывая опухшее запястье.
— Упала с перекладины, — отвечает та. — Отвлеклась.
— У нее отборочные соревнования через три недели, — вмешивается отец, сжимая здоровую руку дочери.
— Соревнования?
— Она новая Комэнеч[31]! Все так говорят. Пе-релом?
— Нужно делать рентген. Но вообще больше похоже на растяжение связок.
— Отлично, — откликается девочка.
— Отлично? — переспрашивает мужчина, который, возможно, вовсе и не ее отец. — Отлично?
Эрих подвязывает руку обратно.
— Давайте дождемся результатов рентгена.
Он видел эту девочку по телевизору несколько месяцев назад, когда показывали московскую Олимпиаду. Она крутилась и извивалась на экране, как рыбка.
— Папа, мама, смотрите! — кричат Карина и Штеффи, танцуя по комнате на носочках и перепрыгивая через стулья.
На экране телевизора та девочка, похожая на Зиглинду, соскакивает со снаряда и замирает на долю секунды, восстанавливая равновесие. Перед глазами Эриха всплывает полуразрушенный Берлин: они с Зиглиндой взбегают на обломки, подначивая друг друга, а фрау Хуммель кричит снизу: «Вы сломаете шеи! Разобьетесь!»
Эрих не сказал домашним, что лечил эту девочку из телевизора. На экране идет повтор ее выступления, и он не может оторвать глаз: вылитая Зиглинда, целая и невредимая, летит к нему через прожитые годы. Поворот в замедленной съемке — как подарок на память. Эрих вспоминает об улье с лицом Луизы, дедушкиной первой любви, который он сам вырезал. Мы создаем копии тех, кого потеряли, и храним их, как талисманы против неумолимого хода времени, — наполняем роем воспоминаний, сладостных и легкокрылых.
Карина и Штеффи кланяются, Беттина хлопает.
— Сколько баллов? — наперебой спрашивают девочки. — Кто выиграл?
— Ничья, — заявляет Эрих.
— Обе выступили замечательно, — поддакивает Беттина.
Девочки унаследовали от матери рыжие волосы и бледную кожу, а вот на Эриха они совсем не похожи. Правда, Беттина то и дело замечает в дочерях черты Кренингов, например, в манере Штеффи смеяться или в привычке Карины наклонять голову.
— Не забывай, — замечает Эрих. — Кренинги мне не родные.
— И слава богу! — восклицает Беттина.
Она видела мать мужа всего однажды, на свадьбе, и не разрешала возить к ней девочек. «Эта женщина» называла она свекровь, «эта нацистка». Эрих не спорил.
Вечером, пока Карина и Штеффи чистят зубы и натягивают пижамы, Беттина замечает:
— Следующая Олимпиада пройдет в Лос-Анджелесе.
— Да? — отзывается Эрих.
Телевидение закидывает их новостями: иностранное высокопоставленное лицо посетило завод-передовик, местное официальное лицо торжественно открыло многоквартирный дом для семей из Марцана.
— План такой, товарищ: готовим дочерей к Олимпиаде и вместе с ними выезжаем под видом тренеров.
Эрих понимает, что жена шутит. Это их давняя игра — выдумывать планы побега за границу. Но даже дома, даже в их собственной кровати он по привычке делает ей знак говорить тише. Везде есть уши. Лучше использовать шифр или говорить под шум воды. Много лет назад в студенческом кафе, когда они с Беттиной отмечали день рождения, он заметил женщину за соседним столиком, которая старательно записывала их болтовню. Шампанское ударило в голову, и они, потеряв всякую осторожность, вслух составляли планы побега: гигантская катапульта из эластичных бинтов, реактивный ранец на тяге из маринованного лука, пара телескопических ходулей. Позднее он замечал щелчки в телефонной трубке и слежку на улице. Словно за плечом всегда была тень.
Карина и Штеффи просят сказку на ночь. В голову Эриху приходит история о неприступной крепости, услышанная от бабушки, но он рассказывает им совсем другую историю.
В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
Откуда берется зло? Почему дети из обычных семей превращаются в монстров? И, самое главное, будут ли они когда-нибудь наказаны за свои чудовищные поступки? Дэрилу Гриру всего шестнадцать. Он живет с мамой и папой в Канзасе, любит летучих мышей и одиночество. Окружающим он кажется странным, порой даже опасным, правда не настолько, чтобы обращать на него особое внимание. Но все меняется в один страшный день. Тот самый день, когда Дэрил решает совершить ужасное преступление, выбрав жертвами собственных родителей. Читателю предстоит не только разобраться в случившемся, но и понять: как вышло, что семья не заметила волков у дверей – сигналов, которые бы могли предупредить о надвигающейся трагедии.
За день до назначенной даты сноса дома на Принсесс-стрит Мэнди Кристал стояла у забора из проволочной сетки и внимательно разглядывала строение. Она не впервые смотрела в окна этого мрачного дома. Пять лет назад ей пришлось прийти сюда: тогда пропали ее подруги — двенадцатилетние Петра и Тина. Их называли девочками-мотыльками. Они, словно завороженные, были притянуты к этому заброшенному особняку, в котором, по слухам, произошло нечто совершенно ужасное. А потом и они исчезли! И память о том дне, когда Мэнди лишилась подруг, беспокоит ее до сих пор.
У тринадцатилетней Руби Флад есть страшный секрет: она видит заблудшие души мертвых людей. Мрачные и потерянные, они ходят по свету в поисках отмщения. Но девочка не боится их. Не страшится она и правды: ее родители ей неродные. Мысли о настоящих маме и папе не дают Руби покоя. Почему они бросили собственную дочь? Что с ней не так? Она должна отыскать их и узнать всю правду! Не взяв с собой ничего, кроме крошечного чемоданчика, она отправляется на поиски. Компанию ей составляет единственный друг – мальчик по имени Тень.
Алекс было всего семь лет, когда она встретила Голубоглазого. Мальчик стал ее первый другом и… пособником в преступлении! Стоя возле аквариума с лобстерами, Алекс неожиданно поняла, что слышит их болтовню. Они молили о свободе, и Алекс дала им ее. Каково же было ее удивление, когда ей сообщили, что лобстеры не говорят, а Голубоглазого не существует. Прошло десять лет. Каждый день Алекс стал напоминать американские горки: сначала подъем, а потом – стремительное падение. Она вела обычную жизнь, но по-прежнему сомневалась во всем, что видела.