Нерон - [38]

Наконец, напоминали сторонники проведения Нероний, что из того, если всего лишь несколько ночей раз в пять лет будут отданы народному веселью? А разгула совершенно нечего бояться, поскольку игры будут озарены таким изобилием ярких огней, что ничто предосудительное при таком освещении не станет возможным. Для разгула дурных страстей как раз темнота необходима!

В здравом смысле и в убедительности, да и в справедливости доводов сторонников проведения Нероний сомневаться не приходится. Идея Нерона получила должную народную поддержку, ведь консервативные противники новых игр представляли в основном аристократию — слой населения, что и говорить, уважаемый, но не самый многочисленный.

И вот игры начались в специально построенном гимнасии — месте для гимнастических и атлетических состязаний, а для гостей игр термы — бани. Дабы особо отличить знатных римлян, каждому сенатору и представителю всаднического сословия можно было маслом для умащивания тела пользоваться бесплатно. Термы и гимнасии перед началом игр были освящены. Для обозначения значимости Нероний судьи для состязаний назначались по жребию из лиц консульского звания.

Неронии прошли успешно, без всяких эксцессов. В латинских стихах и речах состязались самые достойные граждане, что подтвердило правоту сторонников проведения игр. Правда, победителем в состязании в красноречии был объявлен Нерон, хотя в ораторском искусстве никогда силен не был. Но когда ему присудили победу, он сам спустился в орхестру, где сидели сенаторы, и при единодушном одобрении всех участников принял венок. Затем Нерон получил венок победителя за игру на кифаре. Преклонив перед венком колена, он повелел возложить его к подножию статуи Августа. Этим он выразил почтение великому предку, некогда выведшему Рим из кровавой полосы гражданских войн и превратившему отжившую республику в Imperium Romanum, и благодарность за первое перенесение опыта греческих игр на италийскую почву. Не забудем и о заслугах Августа в служении Аполлону, что было особенно близко Нерону.

Даже такой строгий судья Нероний, как Публий Корнелий Тацит, вынужден признать, что игры прошли без всякого ущерба для благонравия.[98] Что ж, в этом случае великий историк, обличитель тирании и тиранов, безупречно соблюдал им самим выдвинутый девиз, лучше которого для всех, пишущих на исторические темы, ничего быть не может: «Sine irae et studio!» — «Без гнева и пристрастия!».

Если что и могло несколько смутить особо строгих ревнителей благопристойности, то разве что разрешение посещать состязания атлетов служительницам богини Весты — жрицам-девственницам весталкам, обязанным хранить целомудрие на протяжении тридцати лет служения божеству домашнего очага и огня, горевшего в нем. Атлеты-то по греческому обычаю состязались голыми… Сам Нерон приглашению на эти зрелища весталок дал несколько странное объяснение, напомнив, что в Олимпии на тамошних играх дозволено присутствие жриц богини Деметры (римляне отождествляли греческую Деметру со своей Церерой).[99] Почему примером для служительницы Весты должны быть жрицы богини земледелия и плодородия — осталось понятным только самому Нерону.

Нарушить благопристойность игр могли еще лицедеи-мимы, чьи фарсы обычно носили формы, весьма далекие от приличия, чем, собственно, и привлекали толпу. Здесь Нерон проявил осторожность: лицедеи были допущены на подмостки, но не на состязания. Таким образом, священный характер игр не пострадал.

Сама по себе история отношения Нерона к мимам и их веселым, но малоприличным фарсам достаточно любопытна. В самом начале своего правления он изгнал лицедеев-мимов из Рима именно за непристойность их представлений и только спустя шесть лет, ко времени начала Нероний, дозволил им возвратиться в столицу. У современных историков, обращающихся к тем временам, это порой вызывает иронию: Нерон карает за непристойность? Но в том-то и дело, что не мог Нерон жаловать убогие и примитивные с его точки зрения уличные фарсы, способные лишь забавлять римскую чернь. Разрешил он им вернуться в Рим и вновь давать уличные представления исключительно для того, чтобы доставить удовольствие той самой римской черни, популярностью среди которой он вовсе не собирался пренебрегать. Коллегами-артистами он мимов никак не мог считать. Его театральные вкусы лежали совсем в другой плоскости: Нерон был страстным поклонником греческой трагедии времен расцвета Эллады, когда творили свое высокое искусство великие Эсхил, Софокл, Еврипид. Это была его стихия!

По окончании игр все, казалось, в Риме вернулось на свои места. Тацит не без иронии заметил: «Греческая одежда, в которую в те дни многие облачались, по миновании их вышла из употребления»[100]

Греческая одежда после Нероний вновь уступила место в столице империи традиционным римским одеяниям, но дух Греции в правление Нерона никогда не умирал, а наоборот, постоянно креп. Одним из ярчайших его проявлений было неприятие Нероном любимого зрелища римлян — гладиаторских боев, история которых в Риме к началу правления его насчитывала уже более трех столетий (начало гладиаторским боям в Риме было положено в 264 году до христианской эры). Светоний сообщает, что