Непростые истории 5. Тайны ночных улиц - [18]

Я обернулся.

Девушка. Длинные чёрные волосы, кожа смуглая… (не белая, жёлто-зелёная или синяя, как у нас!), щёки розовые, грудь вздымалась… В ней что-то билось, я слышал частый стук… Я прижал руку к своей груди — там было тихо, холодно и пусто.

У девушки были зелёные глаза, а я даже не помнил, какие — у меня. Она была уверена, что спит, — я знал, что это не так, потому что я не мог спать. Она была живой, а я — мёртвым.

А ещё — она была правдой. Правдой в пушистой серой пижаме и синих тапочках.

— Серьёзно, Антарес, давно уже пора было, — сказала она, рассматривая мою книжную полку: — Нил Гейман, Стивен Кинг и… Достоевский, Пастернак? Вот это сочетание.

— Я… да…

Я мог только мямлить: происходило кое-что, выходящее за рамки моего мира, а я, как ни пытался, не сумел показать себя любознательным, весёлым и открытым к приключениям, как герои любимых историй.

— Тут всё так же, как у меня, очень похоже на мою квартиру, — произнесла девушка и подошла к окну: — Только у тебя дальше — пустота… У меня во дворе садик с яблонями, сиренью и облепихой. Весной очень вкусный запах. Летом — аромат скошенной травы. А осенью прелыми листьями пахнет.

— А я не знаю, что значит «запах».

Это была Эль — та самая звезда, у которой я вымаливал счастье. Почему-то я сразу понял, что она серьёзная и, вместе с тем, неуёмная. Моя Эль…

Я вспомнил, что люди любят кофе, и побрёл на кухню, робко позвав Эль. Она побежала, крутанулась вокруг себя три раза, чуть не сбив меня с ног, и по-хозяйски уселась, положив ноги на стол.

— Точно, это мой домик, — она рассматривала всё вдоль и поперёк. — Не думала, что живу с привидением. Мне казалось, привидений не существует.

— Это людей не существует, — сипло выдал я, пытаясь сообразить, сколько ложек кофе нужно Эль — и положил десять на всякий случай. — Скорее всего, я тебя просто выдумал из-за скуки.

Я напряжённо чиркал спичку о коробок. Ничего не получалось.

— О, вот как? — Эль рассмеялась, подошла ко мне, обхватила мои руки своими, и-таки огонь зажёгся. — Мы с тобой похожи. Думаю, я тебя тоже выдумала.

Я наполнил чайник водой из-под крана, поставил на плиту (надеясь, что всё сделал верно) и стал вертеться возле полок на противоположной стороне кухни, лишь бы не встретиться с её пристальным взглядом.

— Не думала, что привидения пьют кофе, — усмехнулась за спиной Эль.

Мне казалось, я упустил что-то важное, что навсегда терял, когда встречался с этим взглядом, и это чувство мне не нравилось.

— Не пьют и не едят. Нет смысла. Я пробовал, у этих штук нет никакого вкуса.

— А зачем вы храните продукты? — искреннее изумление. — И вообще, заколотили бы тогда кухню и всё.

— Потому что мы ни чёрта ни на что не можем повлиять! Стоит хоть кружку переставить — она обязательно через какое-то время вернётся на место! И только книги, только они вне правил. Призраки говорят, все эти ерундовины: кровать, ванна, продукты — нужны «исключительно для эстетического удовольствия». Какая эстетика, им наплевать на красоту! На всё наплевать, кроме стабильности.

— Я думала, ты веселее, — грустно сказала за спиной Эль, но я не обернулся. Чайник кричал, но я стоял, уткнувшись в дверцу тумбочки, а плиту, судя по шагам и резкой тишине, она выключила сама. Зазвенели кружки, ложки, Эль что-то ставила на стол, подвинула стул.

— Хочешь, я расскажу тебе про солнце? Ты говорил, тебе его не хватает и больше всего на свете ты хотел бы увидеть настоящее солнце, — она шумно размешивала сахар в чае (эх, ей не понравился мой напиток): — Оно огромное, оранжевое и жаркое. На него нельзя нормально смотреть без тёмных очков, потому что глаза слезятся, а ещё чихать хочется. Прямо как на тебя. Стой-стой-стой, не обижайся, я же пошутила! Знаешь, дома частенько не понимают моих шуток, хотя я вроде ничего такого не говорю. Нас много, но я одна. Даже не знаю, что хуже — настоящее одиночество или такое: одиночество среди людей. Ты меня понимаешь?

Она шумно отхлебнула чай. Я повернулся, и увидел, что у неё красные глаза, влажные щёки и скорбь на губах. Она приготовила чай и для меня, отыскала конфеты, печенье. Мне стало обидно за Эль, и я присел напротив, хотя и не притронулся к угощениям.

— Ты — моя мечта, — ответил я, и Эль, смутившись, поперхнулась: — И я тебя понимаю. Никто, кроме меня и моего друга, не верил, что бывают люди. И тут ты. Сириус думает, что если докажет, что ты — настоящая, то нас будут любить, уважать, и вообще солнце появится. Я волнуюсь, что тебе не дадут покоя, что ещё чуть-чуть — и ворвутся сюда, в квартиру, заберут тебя, чтобы проверить на «подлинность». А как они будут тебя проверять? Я боюсь за тебя и хочу, чтобы ты вернулась невредимой. Жаль, что Сириус надеется на других призраков.

Эль вздохнула, ссутулилась и отвернулась. Я сказал что-то не так. Она разочарована. Наверное, думала, что я окажусь другим — открытым и дружелюбным. Но я не умею быть таким.

— Антарес, ты удивительный. Грущу я не потому, что ты мне не понравился — наоборот, слишком понравился. Я грущу потому, что мы не можем вот так разговаривать на самом деле. Если бы мы были знакомы наяву, я бы в тебя влюбилась. Но я не могу влюбиться в человека из сна. И мне кажется, что я тебя давно знаю. Опасно это, как бы для меня, фантазёрки, всё плохо не закончилось. Прости, но мне хочется проснуться. Лучше бы мне снились кошмары, чем ты.