Неприятности в раю. От конца истории к концу капитализма - [67]
Таким образом, продолжает Слотердайк, следует научиться относиться к производителям богатства не как к группе, которую мы априори подозреваем в нежелании выплачивать долг обществу, а как к истинным дарителям, чей вклад необходимо в полной мере признавать, чтобы они могли гордиться своей щедростью. Первый шаг в этом направлении – переход от пролетариата к «волюнтариату»: вместо чрезмерного обложения богатых налогами им следует дать (законное) право добровольно решать, какую часть своего богатства они будут жертвовать на общее благо. Сперва, конечно, нужно не радикально снизить налоги, а открыть хотя бы небольшую область, в которой дарителям дается свобода решать, сколько и на что они жертвуют. Такое начало, каким бы скромным оно ни казалось, постепенно изменит всю этику, на которую опирается социальная сплоченность. Не попадаем ли мы здесь в ловушку старого парадокса о свободном выборе того, что мы все равно обязаны делать? Иными словами, не является ли свобода выбора, предоставленная «волюнтариату» «достижителей», ложной свободой, основанной на вынужденном выборе? Чтобы общество нормально функционировало, «достижители» должны иметь возможность свободно выбирать (отдавать деньги обществу или нет) только в том случае, если они сделают правильный выбор (отдавать)?
С этой идеей есть ряд проблем, но принципиальный упрек Слотердайку должен выглядеть так: почему он утверждает щедрость только в рамках капитализма, являющегося как раз порядком собственнической конкуренции? Ограниченная такими рамками всякая щедрость априори представляется оборотной стороной жестокого собственничества, этаким благотворительным доктором Джекиллом капиталиста мистера Хайда. Просто вспомните первый образец щедрости, упоминаемый Слотердайком: Карнеги – человек из стали с золотым сердцем, как о нем говорят. Во-первых, Карнеги использовал агентов Пинкертона и частную армию, чтобы подавить сопротивление рабочих, и лишь затем проявил щедрость, (частично) возвращая то, что он (не создал, а) захватил. Даже если взять пример Билла Гейтса, то как можно забыть о его грубой тактике сокрушения конкурентов и получения монополии (эта его тактика вынудила власти США начать несколько судебных процессов против Microsoft)? Поэтому ключевой вопрос таков: неужели вне рамок капитализма нет места щедрости? Является ли каждый такой проект примером сентиментальной моралистической идеологии?
Ловушки, связанные с воображением возможных перемен, явно различимы в книге Томаса Пикетти «Капитал в XXI веке»>11, которая была своего рода «реалистическим» антитезисом рассуждениям Слотердайка и появилась в результате более чем десятилетнего исследования исторических изменений концентрации доходов и богатства. В XVIII–XIX веках западноевропейское общество было крайне неравным: личные состояния сильно превосходили национальный доход и были сосредоточены в руках богатых семей, образующих жесткую классовую структуру. Это состояние сохранялось даже несмотря на то, что индустриализация способствовала постепенному росту заработной платы рабочих; тенденция к росту неравенства была обращена вспять только в период с 1930 по 1975 год благодаря ряду уникальных обстоятельств. Две мировые войны, великая депрессия, а также появление коммунистических государств побудили правительства развитых капиталистических стран принять меры по перераспределению доходов. (Обратите внимание на странность этого факта: эгалитаризм и всеобщее социальное обеспечение были обусловлены невообразимыми катастрофами мировых войн и кризисов.) С 1975 года, особенно после падения коммунизма, снова возникла тенденция к усилению неравенства; если мировой капиталистической системе позволить следовать своей имманентной логике, результатом будет мир низкого экономического роста, предсказывает Пикетти, отвергая идею о том, что всплески технического прогресса смогут вернуть рост к уровням XX века. Только сильное политическое вмешательство способно противодействовать растущему неравенству – Пикетти предлагает ежегодный глобальный налог на имущество в размере до двух процентов в сочетании с прогрессивным подоходным налогом, достигающим восьмидесяти процентов. Здесь возникает очевидный вопрос: если имманентная логика капитализма толкает его к растущему неравенству и ослаблению демократии, то почему мы не должны стремиться к преодолению самого капитализма? Для Пикетти проблема заключается в том не менее очевидном факте, что альтернативы капитализму в XX веке не сработали: капитализм приходится принять как единственный вариант. Таким образом, остается лишь одно решение – позволить капиталистической машинерии делать свою работу в надлежащей сфере, а эгалитарную справедливость навязывать политически с помощью демократической власти, регулирующей экономическую систему и обеспечивающей перераспределение. Здесь нельзя недооценивать Пикетти: типичным для французских мыслителей образом наивность (вполне им осознаваемая) его предложения является частью его стратегии описания мрачной картины нашей ситуации – вот очевидное решение, и мы все знаем, что оно невозможно…
