Неприятности в раю. От конца истории к концу капитализма - [61]

В результате сегодняшнего антииммигрантского популизма на смену прямому варварству пришло варварство с человеческим лицом. Это регрессия от христианской любви к ближнему назад, к языческому преимуществу своего племени (эллинов, римлян) перед варварским Другим. Несмотря на его маскировку под защиту христианских ценностей, оно само является главной угрозой христианскому наследию. Сто лет назад Г. К. Честертон четко описал тот фундаментальный тупик, в котором оказываются критики религии: «Люди, начинающие борьбу против Церкви во имя свободы и гуманности, губят свободу и гуманность, лишь бы биться с Церковью. <…> Секуляристы не уничтожили божественных ценностей, но (если это может их утешить) поколебали ценности земные»⁵⁴. Не относится ли это и к сторонникам религии? Сколько фанатичных защитников религии начинали с яростного нападения на современную светскую культуру и заканчивали тем, что отступали от какого-либо осмысленного религиозного опыта? Аналогичным образом многие либеральные воины с таким рвением сражаются с антидемократическим фундаментализмом, что в конечном итоге сами отбрасывают свободу и демократию ради борьбы с террором. Если «террористы» готовы разрушить этот мир из-за любви к другому, то наши борцы с террором готовы разрушить свой собственный демократический мир из-за ненависти к мусульманам. Некоторые из них так ценят человеческое достоинство, что готовы легализовать пытки (крайнее унижение человеческого достоинства), чтобы защитить его. И не относится ли это также к недавней активизации защитников Европы от иммигрантской угрозы? Стремясь оградить иудео-христианское наследие, новые зилоты готовы предать истинную сущность христианского наследия. Именно они, эти защитники Европы, а не толпы иммигрантов, по общему мнению собирающихся вторгнуться в нее, представляют настоящую угрозу для Европы.

Одним из признаков этой регрессии является исходящее от новых европейских правых требование более «сбалансированного» взгляда на два «экстремизма» – правый и левый: нам постоянно говорят, что к крайне левым (коммунистам) следует относиться так же, как Европа относилась к крайне правым после Второй мировой войны (побежденным фашистам и нацистам). Но этот новый «баланс» чрезвычайно разбалансирован: уравнивание фашизма с коммунизмом подразумевает тайное предпочтение фашизма, о чем свидетельствует ряд аргументов – например, идея о том, что фашизм копировал предшествовавший ему коммунизм: прежде чем стать фашистом, Муссолини был социалистом, и даже Гитлер был национал-социалистом; концентрационные лагеря и случаи геноцида можно было обнаружить в Советском Союзе за десять лет до того, как нацисты взялись за те же средства; уничтожение евреев имеет под собой очевидный прецедент в виде уничтожения классовых врагов и т. д. Суть этой аргументации заключается в том, что умеренный фашизм был обоснованным ответом на коммунистическую угрозу (утверждение, с помощью которого Эрнст Нольте в 1933 году оправдывал причастность Хайдеггера к нацизму). В Словении правые выступают за реабилитацию антикоммунистического ополчения, сражавшегося с партизанами во Время второй мировой войны: они сделали трудный выбор, начав сотрудничать с нацистами, чтобы предотвратить гораздо большее абсолютное зло коммунизма. Но то же самое можно было бы сказать и о нацистах (или по крайней мере о фашистах): они делали то, что делали, ради предотвращения абсолютного зла коммунизма⁵⁵.

Как нам поступить в такой ситуации? Мейнстримные либералы говорят нам, что, когда демократическим ценностям угрожают этнические или религиозные фундаменталисты, мы все должны объединиться под либерально-демократическим знаменем культурной терпимости, спасти то, что можно спасти, и оставить мечты о более радикальных социальных преобразованиях. Однако в этом призыве к солидарности кроется роковая ошибка: он не учитывает того, что либеральная вседозволенность и фундаментализм образуют порочный круг, когда два полюса порождают и предполагают друг друга.

Итак, какова судьба либерально-демократической капиталистической европейской мечты в Украине? Нельзя с уверенность сказать, что ждет страну, если она вступит в ЕС. Вспомните анекдот о Рабиновиче, процитированный в первой главе, – мы можем легко представить схожий диалог между критичным украинцем и финансовым администратором, работающим на Европейский Союз. Украинец жалуется: «У нас в Украине есть две причины для паники. Во-первых, мы боимся, что ЕС просто бросит нас и позволит нашей экономике рухнуть». Администратор ЕС перебивает его: «Поверьте, мы не оставим вас, а будем жестко контролировать и советовать вам, что делать!» «Вот-вот, – спокойно отвечает украинец, – это как раз вторая причина».

Поэтому вопрос не в том, достойна ли Украина Европы или достаточно ли она хороша для вступления в ЕС, а в том, способна ли сегодняшняя Европа оправдать самые сокровенные чаяния украинцев. Если в итоге Украина столкнется с этническим фундаментализмом и либеральным капитализмом, а олигархи будут дергать за ниточки, она станет не более европейской, чем современная Россия (или Венгрия). (И, между прочим, было бы крайне важно рассказать всю историю конфликта между разными группами олигархов – «пророссийскими» и «прозападными», которая является подоплекой текущих событий в Украине.) Политические комментаторы утверждают, что ЕС сделал недостаточно для поддержки Украины в ее конфликте с Россией и что его реакция на российскую оккупацию и аннексию Крыма была нерешительной. Но есть кое-что еще, что ЕС не смог или не пожелал сделать: предложить Украине реалистичную стратегию выхода из этого тупика. Чтобы сделать это, Европа должна сначала преобразоваться сама и вновь стать верной эмансипационному ядру своего наследия.