Неприятности в раю. От конца истории к концу капитализма - [36]

Но действительно ли это прямое «прагматическое противоречие» вытаскивает нас из товарного фетишизма? Разве это не очередной пример фетишистского разрыва, о котором сигнализирует известная фраза «je sais très bien, mais quand même…» («я прекрасно знаю, и всё же…»)? Около десяти лет назад был такой немецкий рекламный плакат сигарет «Marlboro»: привычный ковбой на нем указывал пальцем вниз на обязательное предупреждение «Курение опасно для вашего здоровья!» и говорил: «Jetzt erst rechts!» – что приблизительно означает «Вот это уже серьезно!». Скрытый смысл понятен: теперь, когда вы знаете, насколько курение опасно, у вас есть шанс доказать, что вам хватает смелости курить! Иначе говоря, ожидаемая реакция такова: «Я прекрасно знаю о вреде курения, но я не трус, а настоящий мужчина и готов рискнуть и остаться верным своей привычке!» Только таким образом курение фактически становится формой консюмеризма: «Я готов потреблять сигареты “сверх принципа удовольствия”, выходя за рамки мелочной прагматической заботы о здоровье». И не это ли измерение смертоносного чрезмерного наслаждения проявляется в каждом рекламном предложении товаров? Не являются ли все прагматические соображения (это полезная органическая еда, произведенная в соответствии со стандартами справедливой торговли и т. д.) всего лишь обманчивым фасадом, за которым скрывается более глубокое предписание Сверх-Я: «Наслаждайся! Наслаждайся до конца, несмотря на последствия»? Таким образом, австралийская «негативная» упаковка обнажает предписание Сверх-Я, которое существовало все время, а именно: не будет ли курильщик, покупая эти сигареты, слышать за негативным посылом тихий, но от того еще более настойчивый голос Сверх-Я? Этот голос ответит на его вопрос: «Если курение действительно так опасно – а я признаю это, – то почему я все равно покупаю очередную пачку?»

Это же предписание Сверх-Я проявляется перевернутым образом в другом кульминационном моменте антитабачной кампании, явно демонстрирующем его моралистическую грань, – в поднявшейся волне запретительных мер в отношении электронных сигарет. Два года назад тогдашний мэр Нью-Йорка Майкл Блумберг подписал запрет на употребление электронных сигарет везде, где запрещены традиционные сигареты; вскоре к нему присоединились крупные американские авиакомпании; рестораны тоже не одобряют электронные сигареты, и т. д. Но почему, если они испускают лишь водный пар без запаха? Основной аргумент состоит в том, что при курении электронной сигареты в общественном месте человек демонстрирует малодушную зависимость, а также слабость воли (будучи недостаточно сильным, чтобы противостоять соблазну курения), и это может плохо влиять на окружающих или, как минимум, раздражать их. Короче говоря, человека наказывают не по причинам, связанным со здоровьем, не за последствия его действий, а просто за проявление безобидной позиции или склонности – это как запрещать публичное употребление пирожных без сахара, потому что их поедание в общественном месте демонстрирует пристрастие к пирожным. Уловка Сверх-Я здесь связана с тем фактом, что я виновен, даже будучи невиновным, поскольку моя невиновность неправильна (ведь я признаю свое желание курить под личиной самого своего усилия не курить).

Итак, еще раз, что же такое Сверх-Я? «Ne čakaj na maj» («Не жди мая») – популярный словенский фильм 1957 года, один из первых послевоенных словенских фильмов, в которых утверждалось право молодежи наслаждаться жизнью и развлекаться, – это удивительно изящная романтическая комедия, почти не уступающая шедеврам Эрнста Любича. В ней рассказывается история страстно влюбленной пары студентов: она (Весна) – дочь строгого учителя математики, вдовца, живущего со своей незамужней сестрой, старой девой; он (Само) – пилот-любитель, летающий на спортивных самолетах. Если упростить, сюжет фильма таков: когда эти двое едут кататься на лыжах с друзьями, отец Весны, взволнованный опасностями отпуска вдали от семьи, просит свою сестру сопроводить их и присмотреть за племянницей. Конечно же, в конечном итоге именно эта пожилая леди, которая должна была за ними следить, сводит возлюбленных вместе. После некоторых недоразумений, вызывающих ревность, они оказываются наедине, но дальше поцелуев дело не заходит: Весна отказывается заняться сексом, потому что мечтает об отношениях на всю жизнь, а не о мимолетном романе. По возвращении домой Весна говорит отцу, что хочет выйти замуж, но тот категорически против, пока они не закончат учебу. Тогда Весна придумывает план: она оставляет ложные улики, свидетельствующие о том, что она беременна («забывая» на кровати книгу о беременности и притворяясь, что по утрам ее тошнит), а затем сбегает с Само. Когда отец и любопытные соседи узнают новости, начинаются пересуды о том, как распущенно молодое поколение, утратившее моральные ориентиры. Тем не менее постепенно отец и его сестра смягчаются и с радостью готовятся к свадьбе Весны и Само и рождению ребенка, покупая кроватку и заказывая детскую одежду. Когда все собираются перед их домом, Весна и Само возвращаются и неожиданно признаются, что никакой беременности нет, потому что они не стали предаваться запретным удовольствиям. Болтливые соседи вновь реагируют критически, а главный моралист с пренебрежительной усмешкой заявляет: «Видите, парень упустил свой шанс! Я знал, что от него не будет толку!» Даже отец Весны разочарован и высказывает свое недовольство матери Само: «Что за сына вы воспитали, если он даже не знает, как заделать ребенка моей дочери?! Он ее не достоин!» Любовники убегают; когда они летят одни в самолете высоко над городом, Весна шепчет на ухо Само что-то, чего мы не слышим, они смеются и обнимаются, и на этом фильм заканчивается… Можно догадаться, что она ему прошептала – наверное, что-то вроде: «Теперь ты можешь меня трахнуть!»