Непримкнувший - [9]

— Ну, что вы уткнулись в бумагу и пишете? Слушайте и размышляйте!

И нам приходилось тайком на коленях делать себе какие-нибудь иероглифические пометки с последующей расшифровкой их.

Но здесь беседа шла с глазу на глаз, и незаметное писание исключалось.

За всё время беседы Сталин ни разу не присел. Он расхаживал по комнате своими обычными медленными шажками, чуть-чуть по-утиному переминаясь с ноги на ногу,

— Ну, вот, — начал Сталин. — Вы когда-то ставили вопрос о том, чтобы продвинуть дело с учебником политической экономии. Вот теперь пришло время взяться за учебник по-настоящему. У нас это дело монополизировал Леонтьев и умертвил всё. (Член-корреспондент Академии Наук СССР М.А. Леонтьев подготовил несколько первоначальных набросков-проектов учебника, но они не были приняты Сталиным.) Ничего у него не получается. Надо тут всё по-другому организовать. Вот мы думаем вас ввести в авторский коллектив. Как вы к этому относитесь?

Я поблагодарил за честь и доверие.

Сталин продолжал:

— А кого вы ещё рекомендуете в авторский коллектив?

Я не был подготовлен к этому вопросу, но, подумав немного, назвал фамилии двух наиболее квалифицированных профессоров-экономистов.

Смеясь, Сталин сказал:

— Ну, вот вы и раскрываете свою фракцию.

Я не имел к названным мною профессорам ни особого доброжелательства, ни, тем более, недоброжелательства, но почувствовал, что из моей поспешной рекомендации могут быть сделаны самые неожиданные выводы. Поэтому я сказал, что вопрос об авторах требует более тщательного обдумывания.

Сталин:

— А вы читали последний макет учебника? Как вы его оцениваете?

Я с максимальной сжатостью изложил свои оценки и замечания, считая, что для дела важно выудить не из меня, а из Сталина возможно больше замечаний, соображений, советов — как построить учебник политической экономии, И дальше в течение двух с половиной часов говорил почти один Сталин.

Потом я убедился, что многое из того, чем он делился со мной, он изложил затем на авторском коллективе. Вообще, из некоторых других эпизодов у меня сложилось впечатление, что Сталин считал необходимым в отдельных случаях предварительно поразмышлять вслух и проверить некоторые свои мысли и формулы. Это проистекало из исключительного чувства ответственности, присущего Сталину не только за каждое слово, но и за каждый оттенок, который может быть придан его слову.

В нашей ночной беседе Сталин затронул большой круг теоретических проблем. Он говорил о мануфактурном и машинном периоде в развитии капитализма, о заработной плате при капитализме и социализме, о первоначальном капиталистическом накоплении, о домонополистическом и монополистическом капитализме, о предмете политической экономии, о великих социальных утопистах, о теории прибавочной стоимости, о методе политической экономии и многих других достаточно сложных вещах.

Говорил он даже о трудных категориях политической экономии очень свободно и просто. Чувствовалось, что всё в его кладовых памяти улеглось давно и капитально. При анализе абстрактных категорий он опять-таки очень свободно и к месту делал исторические экскурсы в историю первобытного общества, Древней Греции и Рима, средних веков. Казалось бы, самые отвлеченные понятия он связывал с злободневными вопросами современности. Во всем чувствовался огромный опыт марксистского пропагандиста и публициста.

У меня сложилось твердое убеждение, что Сталин хорошо знает тексты классических работ Маркса и Ленина. Так, например, излагая свое понимание мануфактурного и машинного периодов в истории капитализма, Сталин подошел к книжной полке и достал первый том «Капитала» Маркса. Том был старенький, потрепанный и порядком замусоленный — видно было, что им много пользовались. Не заглядывая в оглавление и листая страницы, Сталин довольно быстро находил в разных главах «Капитала» те высказывания Маркса, которыми он хотел подтвердить свои мысли.

Стараясь доказать правоту своей позиции аргументами теоретического, логического, исторического характера, Сталин говорил:

— Но дело не только в Марксе. Возьмите, как ставил эти вопросы Ленин.

Сталин снова подошел к полкам, долго перебирал книги, но не нашел нужного источника. Он вышел из комнаты и через несколько минут вернулся с объемистым и тоже зачитанным томиком, Это оказалась работа Ленина «Развитие капитализма в России». Сталин, как и в «Капитале» Маркса, легко находил и цитировал нужные ему места в ленинском исследовании.

В ходе беседы Сталин критиковал некоторые относящиеся к теме беседы положения Ф. Энгельса, и эта критика не казалась мне поверхностной.

Расхаживая по комнате, Сталин почти непрерывно курил свою трубку. Он подходил к столику, за которым я сидел, брал из коробки папиросу, ломал её в месте соединения мундштука с куркой и набивал табаком из гильзы свою трубку. К концу беседы он откуда-то достал толстую сигару, раскурил её, вставил в трубку, и комната наполнилась крепким никотинным ароматом.

Я улучил подходящую минуту и сказал:

— Товарищ Сталин, Вы так много курите, ведь Вам, наверное, нельзя этого?

Сталин:

— А вы невнимательны; я же не затягиваюсь; я просто так: пых-пых. Раньше затягивался, теперь не затягиваюсь.