Непрерывность - [19]

И н к в и з и т о р. Это хорошо. Принципы — это очень хорошо. Настолько хорошо, что их лучше никому не показывать, чтобы не украли. Так что советую тебе смириться, сын мой. Со временем ты привыкнешь к мысли, что твои вложения пропали.

М о ч е н и г о. Не могу.

И н к в и з и т о р. Тогда молись, как я.

М о ч е н и г о. Пробовал.

И н к в и з и т о р. И что, не помогает?

М о ч е н и г о. Нет.

И н к в и з и т о р (безжалостно). Тогда страдай, как я. Мучайся.

М о ч е н и г о (отшатнувшись). Я не хочу больше, не могу.

И н к в и з и т о р (усмехнувшись, жестко). А я хотел?.. А инквизитор Венеции, твой духовник, мой друг Джованни, хотел? Но ты не спросил нас. Ты просто поставил нас перед фактом.

М о ч е н и г о. Не понимаю.

И н к в и з и т о р. В этом твое счастье. И не ищи объяснений, сын мой. Понятое не оставляет места для иллюзий…

М о ч е н и г о. Я хочу видеть Ноланца.

И н к в и з и т о р. Ты же слышал — нет.

М о ч е н и г о. Умоляю вас, как о величайшей милости прошу — разрешите, ваше преосвященство!

И н к в и з и т о р. Ты не можешь, не имеешь права компрометировать себя больше. К сожалению, ты не один замешан во всей этой истории. Мы все теперь повязаны одной веревочкой — умные и дураки, невинные и мерзавцы.

М о ч е н и г о. Если я увижусь с ним, он поймет, что я действительно рад его отречению, рад тому, что он остался жив. Когда его сошлют, я помогу ему попасть в хороший монастырь и сам поеду с ним. И там наконец я познаю тайну… мне откроется Нечто.

И н к в и з и т о р. Бруно… Вместе с ним все мы вольно или невольно вошли в историю. А человек, приобщенный к истории, еще при жизни обязан подготовить легенду, которую сохранит время… Сын мой! Возвращайся в Венецию. И хорошенько подумай над моими словами.

М о ч е н и г о. Но я еще увижу его?

И н к в и з и т о р. Не знаю… Каждый из нас может лишь то, что может… Поезжай… Господь с тобой и со духом твоим.

Затемнение.

Тюремная камера. На тюфяке лежит  Б р у н о. По другую сторону решетки стоит  М а р и я. Она долго и молча смотрит на узника.

М а р и я (как-то очень по-бабьи). О-ох! Господи… Что ж они с тобой сделали, миленький!

Б р у н о. Кто, кто это? Не вижу… (Встает, подходит к решетке.)

М а р и я. Я, Джордано… Я… Мария…

Б р у н о. Ты?.. Ты… Возможно ли это?

М а р и я. Да, я. Вот видишь, пришла.

Б р у н о. Теперь вижу… Действительно, Мария. Подумать только — не прошло и восьми лет, а ты уже здесь.

М а р и я. Однажды на это ушло пятнадцать лет.

Б р у н о. О! То совсем другое. И возраст, и отсутствие. Но ничего, пустяки. Я не в упрек тебе, не думай… Как это тебя ко мне пустили?

М а р и я (усмехнувшись). Связи.

Б р у н о. Ах, да-да, конечно, у тебя связи… Ты хорошо выглядишь.

М а р и я. Не упрекай меня. Не моя вина, что ты здесь, а я там.

Б р у н о. В мире вообще не бывает виновных. Бывают лишь не сумевшие доказать свою невиновность.

М а р и я. Мне казалось, что здесь время ничего не значит. Что оно остается за стенами.

Б р у н о. Напротив. Особенно ночи…

М а р и я. Привет тебе от Чотто, от Контарини.

Б р у н о. Лежишь, а твое тело ноет и стонет. Каждую кость чувствуешь, как будто ты разобран на части.

М а р и я. Письмо от них вчера получила. Собираются вскоре в Рим приехать.

Б р у н о. Крутишься-крутишься, все думаешь — вот сейчас как-то прилажусь и боль уйдет. Пустое, только хуже еще.

М а р и я. А я все о тебе знаю.

Б р у н о. Откуда?.. Впрочем, да, у тебя связи. И что же, осуждаешь?

М а р и я. Не кокетничай, Джордано. Все я понимаю и горжусь тобой. Не бойся, никто в тебя камнем не бросит.

Б р у н о. Не утешай меня, женщина. Обо мне печется церковь.

М а р и я. Если б ты знал, как я за тебя рада. Ведь теперь тебя оставили в покое, да?

Б р у н о. Да. Теперь я покоен. У тебя тоже, наверное, стало на душе полегче, а?

М а р и я. Ты дал согласие на отречение. А когда же само отречение?

Б р у н о. Какая разница? Не знаю. Меня не трогают. Мне не говорят. Кормят — и спасибо…

М а р и я. Родной ты мой, бедненький… Как же ты устал.

Б р у н о. Ничего, впереди у меня долгая, спокойная жизнь. Отдохну.

М а р и я. Я принесла тебе кое-что. Ватрушки, печенье. Вот возьми, поешь.

Б р у н о. Не хочу, спасибо.

М а р и я. Почему?

Б р у н о. Не имеет значения. Не хочу — и все.

М а р и я (покорно). Хорошо… Я понимаю. Измучился ты здесь, не до меня тебе было. Вот ведь что… Сначала забыл. Потом вспомнил и возненавидел… За то, что я дышала воздухом, а ты смрадом. За то, что я видела все небо, а ты только кусочек его. За то, что меня поливал дождь, обжигало солнце…

Б р у н о (кричит). Замолчи! Замолчи, ты!.. Ты не нужна мне. Сейчас! Никогда! Всегда! Убирайся! Я не хочу тебя видеть! Не хочу. Я никогда не любил тебя! Знай это.

М а р и я (смеется, с горечью). Боже мой! Монашек. На кого ты сердишься? Если бы ты знал хоть самую малость…

Б р у н о. Я все знаю, Мария, и оставим это. Уходи.

М а р и я. Ты? Ты все знаешь? Здесь? В этих стенах?

Б р у н о. Стены отрезают пути новому знанию, но обостряют старое. А я знал многое… Именно потому я здесь. Здесь, ибо большое знание, как мне объяснили, не есть общественное благо. А вот ты здесь никогда не будешь, потому что блудницы есть общественное благо. Так считали Солон и Ликург. Довольно неглупые люди, должен тебе заметить.