Непреодолимое черничное искушение - [83]

Я задумалась над его словами. «Нам нужно с этим покончить. Отпустить». Всем нам, включая наших предков, которые, по выражению Роя, «впутали» нас в эту историю. Да, в этом был смысл. Наверно, пообещав бабуле доставить письмо лично Чету, я тем самым невольно взвалила на свои плечи часть той ноши, которую она несла всю свою жизнь. И нам нужно с этим покончить, чтобы жить дальше. Рой был прав, абсолютно прав.

– Ладно, – сказала я. – В таком случае – начинай.

Рой взял верхний конверт, на штемпеле которого стояла самая ранняя дата, и вскрыл его. Из пожелтевшего конверта выпал листочек бумаги, все еще почти белый, сложенный в четыре раза. Рой развернул его, бережно разглаживая глубокие складки, а я придвинулась ближе к краю кресла.

Рой начал медленно читать:

«2 декабря 1950 года.

Дорогая Рут!

Я все еще не могу опомниться от встречи с тобой в Чикаго. Одно дело прочитать о чем-то в письме и совсем другое – услышать лично. Не могу поверить, что ты действительно любишь его. Я могу понять, почему тебе льстит его внимание: он студент-медик, он когда-нибудь станет врачом, он не такой, как все те, с кем ты раньше была знакома. А ты впервые уехала из дома так далеко. Но я прошу тебя: прислушайся к своему сердцу. Убедись сначала, что это настоящая любовь. Неужели ты можешь вот так легко отказаться от всего, что было у нас с тобой? Забыть последние три года? Мы так похожи с тобой, ты и я, у нас столько общего: мы родились в одном и том же городе, мы хотим одного и того же, я знаю, о чем ты думаешь раньше, чем ты сама об этом начинаешь догадываться. Можешь ли ты сказать то же самое про Генри? Знает ли он тебя так, как знаю я? И любит ли он тебя так, как люблю я?

Возможно, то, что ты принимаешь за любовь, на самом деле просто увлечение, которое пройдет без следа через несколько месяцев. У нас с тобой есть общие воспоминания. Есть общее прошлое – поле летней черники, как мы слушали радио на заднем дворе дома твоих родителей, как ты рисовала под дубом около сарая… Да, у нас есть прошлое, и я думаю – есть будущее. Пожалуйста, не руби сплеча. Пожалуйста, обдумай все, не спеши. Не делай того, о чем можешь потом очень жалеть. Это все, о чем я прошу. И помни: на свете нет никого, кто любил бы тебя так же сильно, как я.

Чет».

Я глубоко вздохнула. Было так странно слушать, как Рой читает письмо своего дяде к моей бабушке. И почему-то я чувствовала себя виноватой за то, как вела себя бабушка, и мне хотелось извиниться – за ее жестокость и равнодушие по отношению к Чету и его чувствам. Но я ведь не была ею, а Рой не был Четом – поэтому я сомневалась, что это будет уместно.

– Мой дядя был не из тех, кто быстро сдается и отступает, – заметил Рой, вкладывая письмо обратно в конверт и протягивая следующее мне.

Это письмо было написано спустя всего неделю после первого. Чет снова просил бабушку не спешить и рассказывал ей, как сильно любит ее. И еще описывал свою жизнь в зимнем Мэне.

«Вчера я видел Джорджа Клири и Руби Сван, они поднимались на Хаббард Хилл с санками, и я подумал о тебе. Вспомнил прошлую зиму, как мы с тобой катались на санках с этого холма вместе, как только что выпавший снег хрустел у нас под ногами, как при дыхании образовывались белые облачка пара у наших лиц… Без тебя холодно. Черничные кустики в ледяном плену, и ветер воет ночи напролет, как голодный зверь. Я скучаю по тебе. Я люблю тебя».

– Это так красиво, – мои глаза наполнились слезами.

Почему, ну почему она их не читала?! Почему не могла написать ему в ответ? Мне было ужасно обидно за Чета. И страшно хотелось устроить им спиритический сеанс у медиума, чтобы они могли поговорить, могли сказать друг другу то, что не смогли, не успели сказать при жизни.

– Никогда не думал, что мой дядя может быть таким поэтичным, – задумчиво сказал Рой, покосившись на меня. – Он действительно очень любил твою бабушку.

Я кивнула, не зная, что сказать, и протянула ему следующее письмо, датированное январем 1951 года.

«Я искал тебя везде по городу всю Рождественскую неделю. Надеялся, что ты приедешь домой и я смогу хотя бы краем глаза увидеть тебя: например, как ты едешь в «Студебеккере» отца или катаешься на коньках. Но потом я узнал, что ты поехала в Калифорнию, чтобы провести праздники с родителями Генри. Сердце мое снова разбилось. И зима такая невыносимо долгая без тебя».

Через две недели он писал:

«Чапмэны повесили твою картину на стену в кафе. Так здорово видеть ее там! Люди смотрят и вспоминают, как ты победила в конкурсе. А я рад, что ты нарисовала эту картину летом – мне это помогает не забывать, что в этих местах не всегда лежит снег».

В феврале Чет пишет, что узнал о ее помолвке с моим дедушкой:

«Не понимаю, как мне жить дальше, – писал он – зная, что ты станешь его женой, что он займет то место, на котором должен был быть я».

В мае он написал письмо уже из Вермонта.

«Я переехал сюда, потому что не мог оставаться в Бейконе. Мой двоюродный брат Бен нашел для меня работу на пилораме. Хотя весна уже совсем близко, я не мог больше находиться рядом с фермой. Без тебя вся ее красота и прелесть исчезли без следа, оставив лишь горечь воспоминаний. Отец меня не понимает – он по-прежнему настаивает на том, чтобы я работал на ней. Говорит, что стареет и что пришло время мне брать бразды правления в руки. Но план никогда не был таков. Мы с тобой должны были сделать это вместе, а один я не хочу и не могу. Ты знаешь, как это бывает – когда то, что было для тебя таким важным, вдруг теряет всякий смысл?