Непредсказуемый Берестов - [53]

— Вот ты какой день у меня? — снова заговаривает Генералов.

— Десятый уже, — безразличным тоном отвечает Женька.

— Видишь, десятый. Все стратегические темы мы с тобой обсудили, а главный вопрос я тебе не задал.

— А вы задайте!

— Задаю, — и дядя Боря сразу становится серьезным. — Кто есть на войне первый человек? Без кого нам не видать победы над оголтелым фашистом?

Женька снисходительно улыбается. Ну и вопросик!

— Первый человек на войне, ясно, Верховный Главнокомандующий! — отрапортовал Женька, но дядя Боря не сдается, хотя несколько смутился.

— Ну… Тут с тобой как поспоришь? А если брать ниже? — Женька удивлен, а повар продолжает: — Задаю тебе наводящий вопрос, — дядя Боря выдерживает внушительную паузу. — Предположим, бойцов надо поднять в атаку, а они три дня не ели, не пили и силенок у них нет…

— Повар! — перебивает Женька Генералова. — Как же я сразу не догадался?..

— То-то оно и есть! — добродушно смеется дядя Боря.

А дорога меж тем вышла из перелеска. Справа в ложбинке показались землянки батальона связи, а слева — голый заснеженный берег реки. На том берегу большое полуразрушенное село…

И в это время над их головами просвистел снаряд, тут же, неподалеку, в голой рощице, раздался взрыв. Женьку словно ветром сдуло с облучка.

— В нас, что ли?

— Да нет, — успокаивает повар. — Так пуляют, для острастки. Своего, Евгений, снаряда никогда не услышишь, а всем пулям все равно не накланяешься. Чего одежу зря пачкать?

Вот оно что! Этого Еремеев Женьке не говорил. Значит, если в тебя — то поздно уже ерепениться.

И снова свист снаряда. А разрыв уже ближе к дороге.

— Хоть и так пуляют, — забеспокоился повар, — а поспешать надо. Но-о, Смелый!

И конь переходит на тяжелую рысь.

А Женька успевает подумать: надо бы Смелого в сани запрягать… Чего лошадь мучают…

4

В землянке у связистов тепло. Железная печка накалилась, аж розовая стала… Дежурный телефонист, как всегда, у аппарата. Он монотонно повторяет одно и то же:

— «Заря», «Заря»! Я «Сатурн»! Я «Сатурн»! «Заря»! Я «Сатурн»… — И так до бесконечности, то есть все дежурство. А потом другой — то же самое.

Женька полюбил этот самый момент — начало общей еды, когда все сразу, одновременно начинают звенеть о котелки ложками. Интересно наблюдать, как люди по-разному едят…

— Хороша кашица! — говорит кто-то.

— Генеральская, — вторит ему другой.

Все смеются.

— А Морковка-то, — выступает Коля Якименко, — отъелся на «генеральских» харчах. Вон мордень как округлилась.

— Вид, конечно, геройский, — поддакивает молоденький связист Рябин. — Только валенки эти… Смех один. Переобул бы ты его, а, генерал?

Женька насупился, а повар согласно кивает:

— Надо, надо обувку справить… Вот, может, в Лыковке разживусь. Да у людей нету ничего… — И вдруг обратился к Женьке: — Значит, сегодня я в Лыковку один поеду. Что-то фрицы расшвырялись. Мало ли… Ты уж тут заночуй. Примете, ребята?

— А что? — подмигивает Женьке Коля Якименко. — Мы Морковке перину раскинем!

— Допрыгаетесь. Подстрелят мальчишку. Будет ему перина… — ворчит Волков.

— Не хочу я здесь! — вдруг заявляет Женька, зло взглянув на Волкова. — Других землянок нет, что ли?

— Обижаешь, Морковочка! — выпячивает губу Коля Якименко.

— А чего он?

— Да это не со зла, — усмехается Коля. — Пусть ворчит. Невидаль какая. Может, у него специальности другой нет…

— Придержал бы язык, пустомеля, — с укоризной говорит Волков и отворачивается. А Коля обращается к Женьке:

— Во, видишь, теперь на меня взъелся.

Женька страсть как не любил, когда из-за него начинались какие-либо конфликты. Еще до войны, помнит, что отец с мамой частенько спорили на его счет: то поведение в школе, то отметки, то жалобы соседей… Ничем хорошим это не кончалось. Каждый оставался при своем мнении, только потом отец долго молчал, мать нервничала, курила, а Женька и вовсе не знал, что ему делать… Когда ребята между собой спорят, куда проще — дал по уху, и все дела. Со взрослыми лучше не связываться, да еще с чужими.

Женька хотя и успокаивал себя, а все-таки находился в постоянной тревоге: выгонят его с фронта или не выгонят, отправят или не отправят… Конечно, это не значило подчиниться и лапки кверху — ему все равно откуда снова сбежать, но кому нужны его новые «путешествия», мучения, холод, голод и ежесекундный страх «попасться»? Иногда взрослые, говоря правильные слова, хотят сделать лучше, а выходит наоборот. Отчего это? Наверное, от того, что у каждого пацана свой характер и своя цель. Только никто из взрослых и не спросит, что у него на уме, а если спросит, то для порядка, а сделает опять же по-своему. Вот она — несправедливость!

Невеселые Женькины мысли прервал приход политрука роты Урынбаева. Его Женька уже несколько раз видел и почему-то не опасался. Командир никогда не задавал мальчику вопросов и держался так, словно Женька «законный» поваренок. И правильно! У каждого свое дело на войне, и нечего лезть в чужую душу…

Урынбаев — не русский, казах. Он говорит негромко и хотя с акцентом, но очень правильно и всегда уважительно. С бойцами он на «вы» и голоса никогда не повышает. Если что не так или не по его, улыбнется таинственным образом, вроде как учитель над учениками, и повторит еще раз. Тут уж не гоношись — неизвестно как обернется, может и «отломить» на всю катушку. Нет, Женьке Урынбаев явно пришелся по душе.