Непредсказуемый Берестов - [44]
— Спасибо, родимый! — всплеснула руками женщина и, поворотись, закричала в вагон: — Эй, товарищи, бегом за дровами! Быстро! Пока стоим!
И тут же отозвался высокий голос воспитательницы:
— Щеглов! Веди ребят за дровами! Берестов, бери чайник и за кипятком! Быстро, мальчики! Быстро…
Чего там быстро, если начальник русским языком сказал — «еще простоите». Небось встречного будем ждать…
Пока Женька нашел кран с табличкой «Кипяток», пока отстоял очередь — со всего состава люди сбежались, — пока наливал под тонкой струей десятилитровый медный чайник да шел, кренясь под его тяжестью, назад, боясь поскользнуться на обледенелых дощатых переходах, Витька с ребятами уже притащили каждый по охапке дров и сбросили их в вагонный тамбур. У вагона и встретились. Витька тут же затараторил:
— Женьк, там эшелон стоит. С войсками! Сила! Им кино будут крутить. В бараке. Сбегаем?
Женька не ответил. Он поставил чайник на вагонную подножку, спросил проводницу:
— А сколько еще простоим?
— А черт его знает! Часа два, не меньше, — раздраженно бросила та.
— Вить! — позвал Женька. — Айда!
В длинном холодном бараке было уже темно. Они протиснулись внутрь между стоящими в проходе красноармейцами и, забравшись ногами на какую-то доску, протянутую вдоль стены, замерли. Хорошо, что экран помещался высоко — с каждого угла видно.
К началу фильма мальчишки не опоздали. Шли еще кадры фронтовой кинохроники. Молодые необстрелянные бойцы и такие же их командиры с любопытством и затаенной тревогой следили за происходящим на экране. Нет, для них это было не просто кино — идущие танки, летящие самолеты, стреляющие орудия и бегущая пехота, — это была их судьба, их будущая жизнь там, на войне, уже такой сегодня недалекой, такой скорой… Женька по-своему чувствовал это и переживал за притихших зрителей, даже в грудя защемило, а Витька лупил глаза и шмыгал носом… Может, отца искал на экране… Может быть… Ведь он ничего не знает — Женька твердо держал слово, данное матери.
Вот на белом полотне — подросток. Телогрейка перепоясана широким ремнем, на голове шапка-ушанка со звездой… Улыбается, говорит что-то стоящему рядом командиру…
Витька почувствовал, как Женька больно сжал ему руку.
— Кешка, — шепчет он. — Это же Кешка!
— Какой Кешка?
— Я же тебе рассказывал!
— Он?! Здорово…
И голос диктора: «Юный красноармеец Кирилл Плетнев. Фашисты сожгли его деревню. Убили мать и сестру. Воины взяли мальчика в свою боевую семью. Теперь Кеша — разведчик. Большую помощь оказывает он своим товарищам. Юный боец награжден медалью «За отвагу»…»
А Кешка все улыбается, говорит, рукой показывает…
«Рабочие московского завода «Калибр» начали выпуск…» — продолжает диктор. Но Женька уже не смотрит на экран…
Кешка? Живой! Разведчик все-таки! А Над Женькой смеялся… Как же он ходит в разведку? Ага! Так же, как Женька, только с другой стороны!.. Вот оно что… Переодевается, значит… Все так просто… Ай да Кешка!..
— Выйдем, — вдруг шепчет Женька.
— А кино? — удивляется Витька.
— Пошли, говорю!
Они выбрались из барака. Витька с явной обидой смотрит на друга, а тот молчит, видно, слов не находит.
— Ну чего ты? — ноет Витька.
— Я так и знал, что нам не в ту сторону! — врет Женька и уже сам верит в свою ложь.
— Ты что? — дошло до Витьки.
— А что?
— Кому мы нужны? Малышки…
— Какие малышки? По шее получишь…
— Что, еще одну медаль захотел?
— И захотел! — почти кричит Женька. Видно, что он, как говорится, закусил удила. Глаза его сощурены и горят тем блеском, которого Витька всегда боялся: не натворил бы чего…
— Жень, — примирительно заговорил он.
— Иди! Подашь незаметно рюкзак.
— Жень… Погоди… Чего психовать-то?..
— Все! Я решил! — И Женька, не поворачиваясь, быстрым шагом направился к составу.
Витька семенит следом. Таким он еще не видел своего друга. Не в силах переварить всего, что происходит, и понимая только одно — Женька дальше не едет и он, Витька, остается один, мальчик готов заплакать от бессилия и досады.
А на перроне переполох. Отправление дали, не дождавшись встречного. Бывает и так. Вдоль состава слышны крики проводниц: «Быстрее, товарищи! Осторожно, лед! Дайте сесть с детьми!..»
— Вот тебе и два часа! — негодует Женька. Витька бежит рядом, вцепившись в его рукав.
— Пусти! — кричит Женька. — Скажешь, что отстал. Видишь, какая кутерьма. Пусти, я тебе говорю! Рюкзак мой выкинь!
Витька наконец отпускает Женькин рукав и прыгает в вагон. Состав дернулся, пошел, сразу набирая скорость. Женькины глаза прикованы к девятому вагону, руки в карманах сжаты в кулаки, плотно сомкнулись пухлые губы. Вагон, еще вагон, еще… Мимо, мимо. Колеса стучат на стыках…
И вдруг, где-то там, уже совсем далеко впереди, отделился от вагона маленький темный комок и упал на снежный перрон.
— Молодец, Витька!
Женька бежит к своему рюкзачку, а за спиной у него уже слышны другие команды, воинские. Значит, в эшелон тоже началась посадка, значит, красноармейцам тоже не удалось досмотреть фильма…
Спустившись на пути, Женька еще не знал, что ему делать дальше. Им двигала сила не управляющая, а только повелевающая идти, не останавливаться, не думать, не предполагать и самое главное — не раскаиваться. Откуда у Женьки это странное, порой опасное чувство неуправляемости самим собой? Да чего там мудрить! Это как раз то, о чем говорил Еремеев: «Сначала подумать, а уж потом сделать». Это значит, требуется вначале «уяснить обстановку». Такова простая военная премудрость.
