Непредсказуемый Берестов - [42]

Занимался рассвет семнадцатого октября сорок первого года.

А несколькими днями позже произошла удивительная встреча.

Выполняя приказ тети Дуси, Женька и Витька волокли на спинах по вязанке дров. Дрова выдавали, как хлеб, по талонам. Часа четыре толкались они в очереди на Сретенском бульваре и теперь шли быстро, на ходу переговариваясь и торопясь домой. Проходя мимо кинотеатра «Колизей», Женька тормознул. Решили передохнуть малость. Опустили вязанки на землю…

Вдруг Витька аж присвистнул, поманил пальцем Женьку.

— Узнаешь?

Вот это да! В узком дворике кинотеатра, у грузовой машины, крытой брезентом, выстроилось человек десять парней и девушек, все в ушанках, в ватниках, перехваченных широкими армейскими ремнями, с пистолетами… Немолодой военный в долгополой шинели выкликал фамилии…

И кто бы мог подумать! Здесь, среди них, — пионервожатая Ольга!

— Видишь, Ольга наша, Николаевна! Вот это да…

— Вижу, конечно! Ничего себе…

— Гляди, с пистолетом!.. — не унимается Витька.

Ребята слышат голос военного, продолжавшего перекличку:

— Павлов Николай.

— Здесь.

— Березкина Ольга.

— Здесь, — откликается пионервожатая.

— Загвоздина Зоя.

— Здесь.

— Знаменский Михаил.

— Здесь.

А Ольга уже заметила мальчишек. Улыбается им, но виду своим товарищам не показывает… А военный скомандовал:

— В машину, товарищи. С заднего борта!

Парни и девушки сгрудились у грузовика.

— Товарищ комиссар! — обращается Ольга к военному. — На секунду разрешите? Пионеры мои…

Она подбегает к ребятам, обнимает их за плечи.

— Вот встреча! Вот славно-то!

А с машины уже кричат: «Березкина!»

— Иду! — оборачивается она. — Ну, мальчики… Самое главное — учитесь. А мы уж не подведем, — вдруг Ольга переходит на шепот. — Знаете, где я живу?

— Знаем, — шепчет в ответ Витька.

— Забегите к маме. Скажите, у меня все в порядке. Только про эту машину ни слова. Понятно?

— Еще бы! — отвечает Женька, который уже все понял.

Машина тронулась.

А Витька сказал, глядя вдаль:

— А небось мышей боится… И как это у них получается?..

21

Когда Женька рассказал Юльке о встрече с Ольгой, девочка долго молчала, перебирая на коленях бахрому бабушкиного серого платка. Потом сказала серьезно:

— И почему мы еще маленькие?..

Женька вовсе не считал себя маленьким, но промолчал, настроения спорить не было…

А сейчас они сидели на кухне в Женькиной квартире. Топилась, пожирая очередную порцию дров, печка-«буржуйка», как ее называли по старинке. Труба печки была выведена в форточку, а на конфорке выпускал пары большой зеленый чайник.

— А ты когда, Юленька? — спрашивает тетя Дуся, гремя чашками.

— Я в Москве остаюсь. Бабушка наша совсем не встает…

— Так ведь мама…

— А мама на казарменном. Ее как вроде и нет с нами. Придет раз в неделю и отсыпается…

— Нас, наверно, с детдомом отправлять будут, — сообщил Женька унылым тоном. — Как малышек. Э-ва-ку-а-ци-я! Тоже мне…

Юлька молчит и водит пальцем по спинке стула. А Женька, вспомнив что-то, вдруг вскакивает и убегает в комнаты. Через минуту возвращается, держа руки за спиной, и улыбается.

— Юль! Смотри, что я тебе сделал… На память, — в руках у Женьки появляется деревянная игрушка из дощечек, через которые продета веревочка. Сконструирован потешный зверек неизвестной породы, а кончик веревочки торчит у него вместо хвостика. Женька дергает за хвостик, и зверек принимает смешные позы.

— Я его Кузей назвал, — почему-то шепотом сообщает Женька.

— Почему Кузей? — тихо улыбнулась Юлька.

— Не знаю. Кузя и все…

Юлька взяла в руки подарок.

— Здравствуй, Кузя.

А тетя Дуся — начальник боевой дружины! — в своем репертуаре: кончиком платка смахивает со щеки слезу.

Об отъезде стало известно только сегодня утром. На сборы дали «целый день» и сказали, что этого хватит с лихвой. Отправка с Казанского вокзала в двадцать один десять. Женька проворчал в сердцах:

— Я так и знал! А где же эта тетка из Саранска?

— Не получилось, знать, у нее, — уклончиво ответила тетя Дуся.

— Это и лучше! Что бы я там у них делал с ее малышней?

— Может, и лучше, — быстро согласилась тетя Дуся.

— Хорошо, что Витька едет. Я бы один не поехал.

— А куда бы ты делся?

— Нашел бы куда. От немцев уходил, а от нашего домоуправа ушел бы, не волнуйтесь…

Тетя Дуся не возражала. Знала, наверно, что Женька слов на ветер не бросает, особенно когда дело касается «убегания». Она копошилась над Женькиным рюкзачком, засовывая, вынимая и снова засовывая туда его вещи. «Чего этот рюкзачок только не видел! — думал Женька. — А ведь цел еще… И я цел. И Еремеев где-то воюет». — Женька не мог представить себе Еремеева убитым, бездыханно лежащим на земле, брошенным или похороненным… Другое дело, мать или отец. Тут у Женьки замирало сердце, и он старался ничего не представлять себе…

Неужели не было у Женьки желания или хотя бы тайной мечты вернуться из своего «отпуска» обратно — на фронт? Нет, у Женьки не было мысли сбежать из Москвы, из дома… Он слышал, что ребята «сбегали», но их ловили, возвращали, они снова сбегали, снова их ловили… Зачем сбегали? Какая от них польза? Что они смогут там? От Женьки была польза. В тылу у врага. Там он делал свое дело. А потом? Патроны сортировать?.. Наверно, потому, что Женька уже видел войну, узнал ее, романтические порывы не тревожили его душу. Единственно, где мог себя представить Женька, это, наверно, в партизанском отряде, в разведке, например, — это он умел, это бы он сдюжил. Но там таких, как он, своих, местных, знающих всю округу, и без него хватает. А на линии фронта?.. Даже богатое Женькино воображение не подсказывало ему подходящей роли…