Непокоренный. От чудом уцелевшего в Освенциме до легенды Уолл-стрит: выдающаяся история Зигберта Вильцига - [90]

Иногда Зигги даже позволял себе ослабить требования ортодоксального иудаизма, лишь бы доставить детям удовольствие. Например, когда тренировки Малой лиги бейсбола приходились на выходные, Зигги пешком проходил с Айвеном три мили из их нового дома в Клифтоне, поскольку соблюдающие евреи в шабат машину не водят. Вообще говоря, Айвен в шабат и в бейсбол играть был не должен, но Зигги решил не лишать своего маленького сына простых удовольствий.

«Сейчас играть в шабат можно, но, когда ты станешь взрослым, – говорил Зигги сыну, – бери пример с великого еврейского бейсболиста Сэнди Коуфакса».

Коуфакс, который считается лучшим питчером в истории бейсбола, отказался выйти на поле в первой игре Мировой серии 1965 года, поскольку она выпадала на Йом Кипур – самый священный день для любого иудея.

«Вот это образец человека, уважающего наши традиции», – с гордостью провозгласил Зигги.

Айвен запомнил, как 16 октября 1969 года Зигги взял его на стадион «Ши-стэдиум» на финальный матч Мировой серии. В тот день, вошедший в анналы бейсбола, Amazing Mets взяли верх над Baltimore Orioles, сотворив одну из величайших сенсаций в истории Мировой серии. За восемь лет существования Mets ни разу не поднимались выше девятого места. Когда они выиграли ту игру, 57 000 болельщиков сошли с ума от радости: они вырывали скамейки, высыпали на поле, растаскивали по кусочкам базы и дерн на сувениры. Айвен с отцом смотрели на весь этот переполох из ложи рядом с линией первой базы, сразу за скамейкой Mets. Эти ВИП-места достались Зигги от Тэтчера Брауна – инвестиционного брокера, чья фирма G. H. Walker and Sons была среди владельцев Mets и вела дела с TCNJ. Так Зигги и Айвен получили лучшие места на стадионе на самой важной игре в истории Mets.

Но даже тогда отец Айвена учинил нечто невероятное. Перед началом игры он встал с места и начал изображать стадионных торговцев, крича: «Пиво, пиво! Свежее ледяное пиво!» Вокруг него собрались люди, которые начали уже вынимать кошельки. Зигги посмотрел на них как на сумасшедших. «Чего вы на меня смотрите? – спросил он. – Я ничего такого не говорил». Он пнул ногу Айвена, отчего с тем случилась истерика от смеха.

В 1971 году Зигги привел Айвена в кинотеатр на эксклюзивный прямой эфир первого боя за чемпионство мира в тяжелом весе между Мохаммедом Али и Джо Фрэзером, который некоторые считают лучшим боем ХХ века. Бокс действительно интересовал Зигги: искусство уворачиваться от чужих ударов он хорошо понимал и неплохо освоил. При этом, впрочем, ему нравилось, что Айвен предпочитает теннис, который, по мнению Зигги, требовал больше мозгов, чем мышц, и был не особенно опасен для здоровья.

Несмотря на довольно суровое обращение с детьми, Зигги старался проводить с ними как можно больше времени и был очень рад, когда они стали талантливыми и продуктивными взрослыми людьми. В мае 1996 года он пришел на выступление Шерри в школе Соломона Шехтера, посвященное выжившим жертвам Холокоста и их семьям. Должно быть, он испытывал большую гордость: за кафедрой стояла его дочь – состоявшаяся деловая женщина. Прошло то время, когда он отпускал шутки над ее домашними заданиями в школе. Шерри, самая прилежная из всех троих детей, корпела над задачей по алгебре или тригонометрии, а отец заглядывал ей через плечо и говорил: «Да вот эту цифру передвинь». При этом оба хорошо знали, что он вообще понятия не имеет, о чем говорит. Шерри была круглой отличницей, а Зигги окончил лишь начальную школу. Его арифметические способности были значительными, но ограничивались основными четырьмя действиями – сложением, вычитанием, умножением и делением. Однако эти шутливые беседы создавали между ними атмосферу любви и нежности.

Шерри использовала лекцию в школе Соломона Шехтера как возможность выразить все свое восхищение отцом. Это была одна из религиозных дневных школ, названных в честь раввина – создателя консервативного иудаизма ХХ века. Сначала Шерри не собиралась отдавать туда своих детей, поскольку ни она, ни братья в дневную еврейскую школу не ходили, а посещали только обычную. Поэтому она сомневалась, что ее дети впишутся в религиозную атмосферу. Но затем она поняла, что это усилит еврейскую идентичность детей. А лучшего подарка для отца она и придумать не могла.

«Сейчас, когда у меня самой есть дети, – сказала Шерри собравшимся, – на первый план выходит моя роль дочери человека, пережившего Холокост. Я тоже чувствую обязанность передать эстафету свидетельствования от поколения к поколению».

Она рассказала о том дне, когда младший сын спросил ее: «Мама, а почему нацисты убили родителей дедушки?» В тот раз она не нашлась с ответом. Она отметила, что благодарна сети школ Шехтера за то, что они помогают воссоздать многообразие жизни еврейских семей, разрушенной нацистами. Она добавила, что, к ее сожалению, число выживших узников уменьшается, а число отрицателей Холокоста постоянно растет. «Наша обязанность, – напомнила она присутствующим, – сделать так, чтобы мир не забыл о Катастрофе».

Зигги сидел в зале, завороженный ее речью. Наконец-то кто-то из его детей подхватил знамя памяти о Холокосте. Он дожил до этого момента и убедился, что сдержал обещание, которое дал в те свои первые морозные недели в Америке: завести детей, воспитать из них хороших евреев и сделать все возможное, чтобы о Холокосте и его жертвах не забывали. Речь Шерри, как Зигги сказал ей позже, была моментом наивысшей гордости за всю его истерзанную, наполненную кошмарами жизнь.