Непечатные пряники - [72]

Шрифт
Интервал

.

«Сегодня за деньги – завтра бесплатно»

Вернемся, однако, в музей. В одном из его коридоров стоит прислоненная к стене бронзовая табличка довольно внушительных размеров. На ней написано «В память освобождения крестьян от крепостной зависимости 19 февраля 1861 г.». Такие таблички сразу после реформы правительство рассылало по деревням. В одну из деревень Лукояновского уезда тоже прислали. На каком доме висела она первые полторы сотни лет – неизвестно. Да и висела ли. Совсем недавно один учитель истории пошел гулять со своими учениками и, перебираясь через ручей по мостику, заметил, что на плите, на которую он наступил, есть буквы. Плита тяжелая. Буквы рельефные…

Вот я написал про буквы и остановился. До самого открытия в семьдесят четвертом году в Лукоянове первой почтово-телеграфной конторы на линии Лукоянов – Арзамас – Нижний Новгород не происходило ровным счетом ничего. Купцы торговали рогожами, деревянными ложками, говядиной, чаем, кадушками, пряжей, тележными колесами и воском, обыватели выращивали на огородах капусту с горохом, а на подоконниках герань. И все, включая мышей[134] в погребах и амбарах, спали после обеда. Зато уж после открытия телеграфа можно было молнировать в Арзамас «Встречайте партию рогож», и… снова тишина. Шутки шутками, а Лукоянов все же развивался и даже богател. Если в 1784 году в городе числилось всего два купца третьей гильдии, то в 1864 году – уже одиннадцать. Правда, все той же, третьей гильдии. В списке тринадцати городов Нижегородской губернии по объявленным купеческим капиталам Лукоянов занимал лишь девятое место. Как бы там ни было, а к столетию Лукоянова именно на деньги местных купцов построили двухэтажное здание городского начального училища для мальчиков.

В девяносто первом году Поволжье поразили засуха, неурожай и голод. За голодом пришли сыпной тиф и холера. В Лукоянов в составе губернской продовольственной комиссии по борьбе с голодом приехал В. Г. Короленко, написавший об этих печальных событиях книгу очерков «В голодный год». Если вспомнить «Историю села Горюхина» и то, по какому поводу в ней оказался Лукоянов, да прибавить к «Истории» книжку Короленко… Воля ваша, а лучше бы таких поводов и вовсе не было[135].

В девятьсот третьем году через железнодорожную станцию Лукоянов прошел первый пассажирский поезд. В Лукоянове устроили паровозоремонтное депо. Железная дорога… не превратила Лукоянов в Нью-Васюки. По-прежнему торговали на городских базарах кадушками, рогожами, деревянными ложками, мукой и яблоками. Среди местных сортов славились сладкие: «Черное дерево», «Бабушкино» и «Бель духовская». Прогресс медленно вползал в Лукоянов. В городе появилась первая частная аптека Канцевича. От других уездных аптек отличалась она не тем, что в ней имелся большой выбор сельтерских вод с самыми различными сладкими сиропами, а тем, что ее хозяин был большим оригиналом и держал на привязи вместо собаки волчицу. Мало того, он еще на Масленицу запрягал в санки огромного черного козла и катался по городу.

Прогресс коснулся и лукояновской торговли. Если в магазин к купцам Чивкуновым за покупками приходили дети, то им выдавали бесплатный леденец на палочке. Купец Бычков над дверью повесил колокольчики, звеневшие при каждом открытии двери, а в магазине Королевых не было ни леденцов, ни колокольчиков, но над входом было написано большими буквами «Сегодня за деньги – завтра бесплатно». Эта вывеска имела в Лукоянове огромный успех. В те простодушные времена о том, что завтра не наступит никогда, кроме старика Королева, в городе не догадывался, кажется, никто.

Булочник Сипин был любим лукояновской детворой за то, что в удачные базарные дни, распродав все свои пресные калачи, имел обычай выпивать стакан водки и с песнями идти домой, но не посуху, а по реке Теше, на берегах которой и стоит Лукоянов. Дети бежали за Сипиным по берегу и бились об заклад или на щелбаны – дойдет ли до дому булочник по воде или все же выберется на берег.

Уездным исправником в Лукоянове был Философ Геннадьевич Велтистов. Бог весть отчего его назвали так родители. Кажется, ни в каких святцах, включая древнегреческие, такого имени нет[136]. Может, был его батюшка вольнодумцем и любил после обеда вздремнуть с томиком Канта или Лейбница на коленях, может, даже и сам пописывал статейки о лейбницевых монадах в лукояновский «Вестник садовода и огородника», а может, просто изводил жену вопросами о феноменологии духа и, не дождавшись от нее ответа, злился, стучал кулаком по столу и спрашивал: «Прасковья, ты вообще Гегеля читала?!»

В селе Атингеево местные крестьяне научились делать прекрасные свиные окорока, которые, как утверждают местные краеведы, даже поставлялись к царскому столу. После поташа это был второй лукояновский продукт, который поставлялся к царскому столу.

Тому, кто в этом месте зевнет и… еще раз зевнет, скажу, что другой истории Лукоянову дадено не было. Кабы лукояновцы покоряли Северный полюс или строили Вавилонскую башню – я бы и писал о полюсе и башне, а не об уездном исправнике. Хотя… можно и о полюсе.

Жила в Лукоянове купеческая семья Урванцевых. Был у них на Базарной площади магазин, где торговали тканями, но не о тканях речь. В 1893 году у Николая Урванцева родился сын Николай. В восемнадцать лет он поступает в Томский технологический институт на механический факультет, но под влиянием профессора Обручева и его книг «Плутония» и «Земля Санникова» переводится на горное отделение. В восемнадцатом году Урванцев институт заканчивает и в этом же году, работая в Сибирском геологическом институте, убеждает адмирала Колчака в необходимости финансирования экспедиции в труднодоступные районы Заполярья. Адмирала Колчака. В восемнадцатом году. На пароходе экспедиция добирается от Красноярска до Дудинки, а от нее на оленях и пешком до Норильских гор. Именно Урванцев обнаружил в районе будущего Норильска наряду с углем медно-никелевые руды. Именно Урванцев был одним из основателей Норильска. Потом были экспедиции на Таймыр, Северную Землю и в Северную Сибирь на поиски нефти. Советская власть наградила Урванцева за его выдающиеся успехи в деле изучения полярных районов двумя орденами Ленина, орденом Трудового Красного Знамени, Большой золотой медалью Географического общества, серебряной медалью имени Пржевальского и семью годами лагерей. В тридцать восьмом его арестовали как бывшего колчаковца и члена контрреволюционной вредительской организации. В основанный им Норильск он попал в сорок первом году заключенным. К счастью, Урванцев выжил и вышел на свободу в сорок пятом. Через год после смерти Сталина его реабилитировали. Похоронили его, как он и просил, в Норильске вместе с женой. Теперь в Лукоянове есть улица Урванцева. Такие же улицы есть и в Красноярске и в Норильске. Есть еще и бухта и мыс Урванцева на острове Олений в Карском море, минерал урванцевит… Таких посмертных почестей удостоился, пожалуй, еще только один знаменитый лукояновец – ботаник Валерий Иванович Талиев. По решению Географического общества его имя увековечено в названии четырнадцати растений, среди которых колокольчик Талиева, василек Талиева, сирения Талиева, тюльпан Талиева и даже загадочная наголоватка Талиева. Талиев, кроме своих научных заслуг, был одним из тех, кто подготовил в двадцать первом году знаменитый декрет об охране памятников природы, садов и парков.


Еще от автора Михаил Борисович Бару
Дамская визжаль

Перед вами неожиданная книга. Уж, казалось бы, с какими только жанрами литературного юмора вы в нашей серии не сталкивались! Рассказы, стихи, миниатюры… Практически все это есть и в книге Михаила Бару. Но при этом — исключительно свое, личное, ни на что не похожее. Тексты Бару удивительно изящны. И, главное, невероятно свежи. Причем свежи не только в смысле новизны стиля. Но и в том воздействии, которое они на тебя оказывают, в том легком интеллектуальном сквознячке, на котором, читая его прозу и стихи, ты вдруг себя с удовольствием обнаруживаешь… Совершенно непередаваемое ощущение! Можете убедиться…


Записки понаехавшего

Внимательному взгляду «понаехавшего» Михаила Бару видно во много раз больше, чем замыленному глазу взмыленного москвича, и, воплощенные в остроумные, ироничные зарисовки, наблюдения Бару открывают нам Москву с таких ракурсов, о которых мы, привыкшие к этому городу и незамечающие его, не могли даже подозревать. Родившимся, приехавшим навсегда или же просто навещающим столицу посвящается и рекомендуется.


Тридцать третье марта, или Провинциальные записки

«Тридцать третье марта, или Провинциальные записки» — «книга выходного дня. Ещё праздничного и отпускного… …я садился в машину, автобус, поезд или самолет и ехал в какой-нибудь маленький или не очень, или очень большой, но непременно провинциальный город. В глубинку, другими словами. Глубинку не в том смысле, что это глухомань какая-то, нет, а в том, что глубина, без которой не бывает ни реки настоящей, ни моря, ни даже океана. Я пишу о провинции, которая у меня в голове и которую я люблю».


Один человек

«Проза Миши Бару изящна и неожиданна. И, главное, невероятно свежа. Да, слово «свежесть» здесь, пожалуй, наиболее уместно. Причем свежесть не только в смысле новизны стиля. Но и в том воздействии, которое эта проза на тебя оказывает, в том лёгком интеллектуальном сквознячке, на котором ты вдруг себя обнаруживаешь и, заворожённый, хотя и чуть поёживаясь, вбираешь в себя этот пусть и немного холодноватый, но живой и многогранный мир, где перезваниваются люди со снежинками…»Валерий Хаит.


Мещанское гнездо

Любить нашу родину по-настоящему, при этом проживая в самой ее середине (чтоб не сказать — глубине), — дело непростое, написала как-то Галина Юзефович об авторе, чью книгу вы держите сейчас в руках. И с каждым годом и с каждой изданной книгой эта мысль делается все более верной и — грустной?.. Михаил Бару родился в 1958 году, окончил МХТИ, работал в Пущино, защитил диссертацию и, несмотря на растущую популярность и убедительные тиражи, продолжает работать по специальности, любя химию, да и не слишком доверяя писательству как ремеслу, способному прокормить в наших пенатах. Если про Клода Моне можно сказать, что он пишет свет, про Михаила Бару можно сказать, что он пишет — тишину.


Повесть о двух головах, или Провинциальные записки

Эта книга о русской провинции. О той, в которую редко возят туристов или не возят их совсем. О путешествиях в маленькие и очень маленькие города с малознакомыми или вовсе незнакомыми названиями вроде Южи или Васильсурска, Солигалича или Горбатова. У каждого города своя неповторимая и захватывающая история с уникальными людьми, тайнами, летописями и подземными ходами.


Рекомендуем почитать
Неизвестная крепость Российской Империи

Книга рассказывает об истории строительства Гродненской крепости и той важной роли, которую она сыграла в период Первой мировой войны. Данное издание представляет интерес как для специалистов в области военной истории и фортификационного строительства, так и для широкого круга читателей.


Подводная война на Балтике. 1939-1945

Боевая работа советских подводников в годы Второй мировой войны до сих пор остается одной из самых спорных и мифологизированных страниц отечественной истории. Если прежде, при советской власти, подводных асов Красного флота превозносили до небес, приписывая им невероятные подвиги и огромный урон, нанесенный противнику, то в последние два десятилетия парадные советские мифы сменились грязными антисоветскими, причем подводников ославили едва ли не больше всех: дескать, никаких подвигов они не совершали, практически всю войну простояли на базах, а на охоту вышли лишь в последние месяцы боевых действий, предпочитая топить корабли с беженцами… Данная книга не имеет ничего общего с идеологическими дрязгами и дешевой пропагандой.


Тоётоми Хидэёси

Автор монографии — член-корреспондент АН СССР, заслуженный деятель науки РСФСР. В книге рассказывается о главных событиях и фактах японской истории второй половины XVI века, имевших значение переломных для этой страны. Автор прослеживает основные этапы жизни и деятельности правителя и выдающегося полководца средневековой Японии Тоётоми Хидэёси, анализирует сложный и противоречивый характер этой незаурядной личности, его взаимоотношения с окружающими, причины его побед и поражений. Книга повествует о феодальных войнах и народных движениях, рисует политические портреты крупнейших исторических личностей той эпохи, описывает нравы и обычаи японцев того времени.


История международных отношений и внешней политики СССР (1870-1957 гг.)

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рассказы о старых книгах

Имя автора «Рассказы о старых книгах» давно знакомо книговедам и книголюбам страны. У многих библиофилов хранятся в альбомах и папках многочисленные вырезки статей из журналов и газет, в которых А. И. Анушкин рассказывал о редких изданиях, о неожиданных находках в течение своего многолетнего путешествия по просторам страны Библиофилии. А у немногих счастливцев стоит на книжной полке рядом с работами Шилова, Мартынова, Беркова, Смирнова-Сокольского, Уткова, Осетрова, Ласунского и небольшая книжечка Анушкина, выпущенная впервые шесть лет тому назад симферопольским издательством «Таврия».


Страдающий бог в религиях древнего мира

В интересной книге М. Брикнера собраны краткие сведения об умирающем и воскресающем спасителе в восточных религиях (Вавилон, Финикия, М. Азия, Греция, Египет, Персия). Брикнер выясняет отношение восточных религий к христианству, проводит аналогии между древними религиями и христианством. Из данных взятых им из истории религий, Брикнер делает соответствующие выводы, что понятие умирающего и воскресающего мессии существовало в восточных религиях задолго до возникновения христианства.


Сидеть и смотреть

«Сидеть и смотреть» – не роман, не повесть, не сборник рассказов или эссе. Автор определил жанр книги как «серия наблюдений». Текст возник из эксперимента: что получится, если сидеть в людном месте, внимательно наблюдать за тем, что происходит вокруг, и в режиме реального времени описывать наблюдаемое, тыкая стилусом в экран смартфона? Получился достаточно странный текст, про который можно с уверенностью сказать одно: это необычный и даже, пожалуй, новаторский тип письма. Эксперимент продолжался примерно год и охватил 14 городов России, Европы и Израиля.


Хроника города Леонска

Леонск – город на Волге, неподалеку от Астрахани. Он возник в XVIII веке, туда приехали немцы, а потом итальянцы из Венеции, аристократы с большими семействами. Венецианцы привезли с собой особых зверьков, которые стали символом города – и его внутренней свободы. Леончанам удавалось отстаивать свои вольные принципы даже при советской власти. Но в наше время, когда вертикаль власти требует подчинения и проникает повсюду, шансов выстоять у леончан стало куда меньше. Повествование ведется от лица старого немца, который прожил в Леонске последние двадцать лет.


Мозаика малых дел

Жанр путевых заметок – своего рода оптический тест. В описании разных людей одно и то же событие, место, город, страна нередко лишены общих примет. Угол зрения своей неповторимостью подобен отпечаткам пальцев или подвижной диафрагме глаза: позволяет безошибочно идентифицировать личность. «Мозаика малых дел» – дневник, который автор вел с 27 февраля по 23 апреля 2015 года, находясь в Париже, Петербурге, Москве. И увиденное им могло быть увидено только им – будь то памятник Иосифу Бродскому на бульваре Сен-Жермен, цветочный снегопад на Москворецком мосту или отличие московского таджика с метлой от питерского.


Странник. Путевая проза

Сборник путевой прозы мастера нон-фикшн Александра Гениса («Довлатов и окрестности», «Шесть пальцев», «Колобок» и др.) поделил мир, как в старину, на Старый и Новый Свет. Описывая каждую половину, автор использует все жанры, кроме банальных: лирическую исповедь, философскую открытку, культурологическое расследование или смешную сценку. При всем разнообразии тем неизменной остается стратегия: превратить заурядное в экзотическое, впечатление — в переживание. «Путешествие — чувственное наслаждение, которое, в отличие от секса, поддается описанию», — утверждает А.