Непечатные пряники - [71]
Лукоянов отстроили быстро – года за три. Потом еще десять лет прошло в полудреме. Впрочем, за это время был построен каменный Покровский собор, колокольный звон которого был слышен на двадцать верст в округе, а в двадцать седьмом году было открыто двухклассное уездное училище. Первое в городе. Достоин упоминания и тот факт, что в городе с двадцатого по двадцать четвертый год с двух до шести лет прожил будущий писатель Мельников-Печерский. Увы, отец его увез в двадцать шестом году вместе со всей остальной семьей в Балахну, а проживи он здесь еще шесть лет, мог бы встретиться с Пушкиным, который проезжал через Лукоянов по пути в Болдино. Он мог бы погладить смышленого мальчонку по голове и подарить ему каменный мятный пряник, который Наталья Николаевна сунула своему жениху в дорожную сумку с едой еще в Москве. Теперь этот пряник занимал бы почетное место в экспозиции Лукояновского краеведческого музея и директор музея Мельникова-Печерского в Нижнем изводил бы директора Лукояновского музея просьбами предоставить пряник для выставки, посвященной юбилею писателя, а директор Лукояновского музея писал бы письма в областное Министерство культуры с просьбой оградить пряник и на витрине держал бы муляж, а настоящий пряник прятал бы в сейфе, где его погрызли бы мыши, и приехала бы комиссия…
Пушкин останавливался в номерах при трактире местного булочника купца Агеева, что на улице Пушкина. Помылся в большой деревянной кадушке, поспал, поел в трактире горячих агеевских калачей с маслом, напился чаю с густыми сливками, послушал музыкальную машину, посмотрел с тоской на соседний стол, где пехотный поручик обыгрывал в штосс какого-то елистратишку, вздохнул, приказал подать себе на посошок рюмку лукояновской горькой и укатил в Болдино.
Двухэтажное, прямоугольное в плане здание агеевского трактира и до сих пор стоит на том же месте. Рядом стоит еще одно, похожее, но гораздо длиннее и угловое. В угловом выбиты стекла, и только на первом этаже в правом углу дома теплится жизнь в маленькой конторе под названием «Эфест», оказывающей финансовые услуги населению. В прямоугольном здании, в том, в котором действительно останавливался Пушкин, стекла целы и даже кто-то, судя по занавескам на окнах второго этажа, живет. На всякий случай я зашел в незапертую дверь организации, торгующей пластиковыми окнами, и спросил у скучающей девицы: в каком из этих двух домов останавливался Пушкин? Скучающая девица скучным голосом ответила, что не знает, и продолжила скучать. Правду говоря, ни одна девица не в курсе того, где был трактир Агеева. Когда областные специалисты из департамента по охране культурно-исторических объектов заносили в специальный реестр номер агеевского дома, то перепутали дома, и в реестр попал угловой дом купцов Валовых, в котором в пушкинские времена находились военное присутствие и казармы. Отчего не спросили местных краеведов и музейщиков – бог весть. Теперь музей пишет и пишет письма в Нижний, чтобы изменить в реестре номер дома, но проще, видимо, поменять дома местами, чем изменить цифру в документе. И черт бы с ним, с этим реестром, но в доме Агеева еще живут две семьи, и сам дом по документам проходит как ветхое жилье. Вот расселят эти две семьи в другие дома, а ветхое жилье… Конечно, до такого дойти не должно, поскольку это уж совсем ни в какие ворота не лезет, но как представишь себе наши ворота, в которые и не такое влезало, то поневоле и задумаешься.
В Лукоянове есть и еще один дом, связанный с Пушкиным, – дом, принадлежавший бывшей его крепостной, Ольге Михайловне Калашниковой. Пушкин ее отпустил на волю и даже выдал замуж за мелкопоместного дворянина Ключарева. Этот дом и был приданым Ольги Михайловны. Пушкин дал ей денег, чтобы она его купила. У Ольги Михайловны от Александра Сергеевича был не только дом, но и сын. Муж Калашниковой был человек хороший, тихий. Вот только пил сильно.
Ольгу Калашникову Пушкин сделал прототипом русалки в одноименном произведении, а Лукоянов хоть и краешком, но все же протиснулся в «Историю села Горюхина». Примечательно, что всегда по этому случаю цитируют место из повести, в котором написано: «…был переименован в город в 17… году, и единственным замечательным происшествием, сохранившимся в его летописи, есть ужасный пожар, случившийся десять лет тому назад и истребивший базар и присутственные места». И точно – это о Лукоянове и о страшном пожаре, который был в нем в шестнадцатом году. Со всем тем и предыдущее предложение тоже о нем: «История уездного нашего города была бы для меня удобнее, но она не была занимательна ни для философа, ни для прагматика, и представляла мало пищи красноречию».
Лукояновцы, несмотря на бюрократические чудеса с домом купца Агеева, Пушкина любят. К двухсотлетию со дня его рождения поставили бюст и разбили скверик на том самом месте, где находилась ямская изба, в которой Пушкину меняли лошадей. Ну и чтобы уж закончить с пушкинской темой в истории Лукоянова, скажу, что возле железнодорожного вокзала видел я крошечный продуктовый ларек под вывеской «Болдинская осень»
Перед вами неожиданная книга. Уж, казалось бы, с какими только жанрами литературного юмора вы в нашей серии не сталкивались! Рассказы, стихи, миниатюры… Практически все это есть и в книге Михаила Бару. Но при этом — исключительно свое, личное, ни на что не похожее. Тексты Бару удивительно изящны. И, главное, невероятно свежи. Причем свежи не только в смысле новизны стиля. Но и в том воздействии, которое они на тебя оказывают, в том легком интеллектуальном сквознячке, на котором, читая его прозу и стихи, ты вдруг себя с удовольствием обнаруживаешь… Совершенно непередаваемое ощущение! Можете убедиться…
Внимательному взгляду «понаехавшего» Михаила Бару видно во много раз больше, чем замыленному глазу взмыленного москвича, и, воплощенные в остроумные, ироничные зарисовки, наблюдения Бару открывают нам Москву с таких ракурсов, о которых мы, привыкшие к этому городу и незамечающие его, не могли даже подозревать. Родившимся, приехавшим навсегда или же просто навещающим столицу посвящается и рекомендуется.
«Тридцать третье марта, или Провинциальные записки» — «книга выходного дня. Ещё праздничного и отпускного… …я садился в машину, автобус, поезд или самолет и ехал в какой-нибудь маленький или не очень, или очень большой, но непременно провинциальный город. В глубинку, другими словами. Глубинку не в том смысле, что это глухомань какая-то, нет, а в том, что глубина, без которой не бывает ни реки настоящей, ни моря, ни даже океана. Я пишу о провинции, которая у меня в голове и которую я люблю».
«Проза Миши Бару изящна и неожиданна. И, главное, невероятно свежа. Да, слово «свежесть» здесь, пожалуй, наиболее уместно. Причем свежесть не только в смысле новизны стиля. Но и в том воздействии, которое эта проза на тебя оказывает, в том лёгком интеллектуальном сквознячке, на котором ты вдруг себя обнаруживаешь и, заворожённый, хотя и чуть поёживаясь, вбираешь в себя этот пусть и немного холодноватый, но живой и многогранный мир, где перезваниваются люди со снежинками…»Валерий Хаит.
Любить нашу родину по-настоящему, при этом проживая в самой ее середине (чтоб не сказать — глубине), — дело непростое, написала как-то Галина Юзефович об авторе, чью книгу вы держите сейчас в руках. И с каждым годом и с каждой изданной книгой эта мысль делается все более верной и — грустной?.. Михаил Бару родился в 1958 году, окончил МХТИ, работал в Пущино, защитил диссертацию и, несмотря на растущую популярность и убедительные тиражи, продолжает работать по специальности, любя химию, да и не слишком доверяя писательству как ремеслу, способному прокормить в наших пенатах. Если про Клода Моне можно сказать, что он пишет свет, про Михаила Бару можно сказать, что он пишет — тишину.
Эта книга о русской провинции. О той, в которую редко возят туристов или не возят их совсем. О путешествиях в маленькие и очень маленькие города с малознакомыми или вовсе незнакомыми названиями вроде Южи или Васильсурска, Солигалича или Горбатова. У каждого города своя неповторимая и захватывающая история с уникальными людьми, тайнами, летописями и подземными ходами.
Книга рассказывает об истории строительства Гродненской крепости и той важной роли, которую она сыграла в период Первой мировой войны. Данное издание представляет интерес как для специалистов в области военной истории и фортификационного строительства, так и для широкого круга читателей.
Боевая работа советских подводников в годы Второй мировой войны до сих пор остается одной из самых спорных и мифологизированных страниц отечественной истории. Если прежде, при советской власти, подводных асов Красного флота превозносили до небес, приписывая им невероятные подвиги и огромный урон, нанесенный противнику, то в последние два десятилетия парадные советские мифы сменились грязными антисоветскими, причем подводников ославили едва ли не больше всех: дескать, никаких подвигов они не совершали, практически всю войну простояли на базах, а на охоту вышли лишь в последние месяцы боевых действий, предпочитая топить корабли с беженцами… Данная книга не имеет ничего общего с идеологическими дрязгами и дешевой пропагандой.
Автор монографии — член-корреспондент АН СССР, заслуженный деятель науки РСФСР. В книге рассказывается о главных событиях и фактах японской истории второй половины XVI века, имевших значение переломных для этой страны. Автор прослеживает основные этапы жизни и деятельности правителя и выдающегося полководца средневековой Японии Тоётоми Хидэёси, анализирует сложный и противоречивый характер этой незаурядной личности, его взаимоотношения с окружающими, причины его побед и поражений. Книга повествует о феодальных войнах и народных движениях, рисует политические портреты крупнейших исторических личностей той эпохи, описывает нравы и обычаи японцев того времени.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Имя автора «Рассказы о старых книгах» давно знакомо книговедам и книголюбам страны. У многих библиофилов хранятся в альбомах и папках многочисленные вырезки статей из журналов и газет, в которых А. И. Анушкин рассказывал о редких изданиях, о неожиданных находках в течение своего многолетнего путешествия по просторам страны Библиофилии. А у немногих счастливцев стоит на книжной полке рядом с работами Шилова, Мартынова, Беркова, Смирнова-Сокольского, Уткова, Осетрова, Ласунского и небольшая книжечка Анушкина, выпущенная впервые шесть лет тому назад симферопольским издательством «Таврия».
В интересной книге М. Брикнера собраны краткие сведения об умирающем и воскресающем спасителе в восточных религиях (Вавилон, Финикия, М. Азия, Греция, Египет, Персия). Брикнер выясняет отношение восточных религий к христианству, проводит аналогии между древними религиями и христианством. Из данных взятых им из истории религий, Брикнер делает соответствующие выводы, что понятие умирающего и воскресающего мессии существовало в восточных религиях задолго до возникновения христианства.
«Сидеть и смотреть» – не роман, не повесть, не сборник рассказов или эссе. Автор определил жанр книги как «серия наблюдений». Текст возник из эксперимента: что получится, если сидеть в людном месте, внимательно наблюдать за тем, что происходит вокруг, и в режиме реального времени описывать наблюдаемое, тыкая стилусом в экран смартфона? Получился достаточно странный текст, про который можно с уверенностью сказать одно: это необычный и даже, пожалуй, новаторский тип письма. Эксперимент продолжался примерно год и охватил 14 городов России, Европы и Израиля.
Леонск – город на Волге, неподалеку от Астрахани. Он возник в XVIII веке, туда приехали немцы, а потом итальянцы из Венеции, аристократы с большими семействами. Венецианцы привезли с собой особых зверьков, которые стали символом города – и его внутренней свободы. Леончанам удавалось отстаивать свои вольные принципы даже при советской власти. Но в наше время, когда вертикаль власти требует подчинения и проникает повсюду, шансов выстоять у леончан стало куда меньше. Повествование ведется от лица старого немца, который прожил в Леонске последние двадцать лет.
Жанр путевых заметок – своего рода оптический тест. В описании разных людей одно и то же событие, место, город, страна нередко лишены общих примет. Угол зрения своей неповторимостью подобен отпечаткам пальцев или подвижной диафрагме глаза: позволяет безошибочно идентифицировать личность. «Мозаика малых дел» – дневник, который автор вел с 27 февраля по 23 апреля 2015 года, находясь в Париже, Петербурге, Москве. И увиденное им могло быть увидено только им – будь то памятник Иосифу Бродскому на бульваре Сен-Жермен, цветочный снегопад на Москворецком мосту или отличие московского таджика с метлой от питерского.
Сборник путевой прозы мастера нон-фикшн Александра Гениса («Довлатов и окрестности», «Шесть пальцев», «Колобок» и др.) поделил мир, как в старину, на Старый и Новый Свет. Описывая каждую половину, автор использует все жанры, кроме банальных: лирическую исповедь, философскую открытку, культурологическое расследование или смешную сценку. При всем разнообразии тем неизменной остается стратегия: превратить заурядное в экзотическое, впечатление — в переживание. «Путешествие — чувственное наслаждение, которое, в отличие от секса, поддается описанию», — утверждает А.