Непечатные пряники - [69]

Ивашка Лукоянов

Я ехал в конце апреля, а потому на полях, которые расстилались по обеим сторонам дороги, еще ничего не колосилось. Деревенские жители копошились в своих огородах, готовя их под посадку картошки, шустрые козы выщипывали молодую траву из-под носов медлительных, отощавших за зиму коров, и скворцы, уже обжившиеся в своих скворечниках, галдели так, что даже дети, которые могут перегалдеть кого угодно… Одним словом, была весна – такая же, как и тысячу лет назад, когда в этих местах были дремучие леса, в которых уже несколько сот лет жили племена эрзян, мокшан и терюхан, известные нам под общим названием мордвы[128]. Они в основном жили охотой и собирательством. Места были тихие и малонаселенные. В эти края приходили уже не столько славянские племена, сколько русские крестьяне, которых их хозяева переселяли на вновь присоединенные к Московскому государству земли. Это, однако, сказать просто – «присоединенные». На деле начиная с XII века целых четыреста лет на землях Нижегородского Поволжья русские князья беспрестанно воевали то с волжскими булгарами, то с Казанским ханством, то с Золотой Ордой, то с татарами вообще, то с ногайцами… Бедные эрзяне, мокшане и терюхане все эти четыреста лет были между молотом и наковальней. Тех, кто принимал сторону русских, утесняли татары, а тех, кто поддерживал татар, – били русские. Тем не менее к началу XVI века, к тому самому моменту, когда первый раз русским по белому был упомянут Лукоянов, местное население на две трети состояло из мордвы. Версий о происхождении Лукоянова всего две – мордовская говорит о том, что Лукоянов основали терюхане еще за двести лет до того, как он был упомянут в писцовой книге Арзамасского уезда. Русская версия, которая, по мордовской версии, есть совершенная сказка и выдумка, утверждает, что первое поселение на месте современного города было названо в честь Ивашки Лукоянова, поставившего в верховьях речки Теши мельницу. Поначалу это поселение принадлежало Бутурлиным, а во второй половине XVI века было пожаловано Иваном Грозным Федору Кирееву и Афимье Карповой. Сам Киреев в этой глуши не жил, а управлял его вотчиной приказчик. Село Лукояново принадлежало Кирееву ровно до Смутного времени, когда бес попутал Федора связаться с поляками. За рытье тоннеля от Лукоянова до Варшавы за связь с поляками отрубил ему царь голову, а село отдал тоже Федору, но уже Левашову. Левашов был деятельным нижегородским ополченцем – настолько деятельным, что успел получить еще одно пожалование в другом, видимо более выгодном, месте. Так или иначе, а Лукояново перешло во владение некоего Панова[129].

В царствование Алексея Михайловича[130] боярину Морозову были пожалованы несколько тысяч десятин в окрестностях Лукоянова. Переселили в эти места «литву», или, выражаясь современным языком, белорусов. Местное русское население называло их «будаками». Местные леса были настолько густыми, что южная часть Лукояновского уезда была заселена лишь во второй половине XIX века.

Искусство поливать костер

Тогда же, во времена Алексея Михайловича, стали развиваться в здешних местах связанные друг с другом поташный и дегтярный промыслы. Поташ, используемый в стеклодувном деле, при производстве дорогих сортов стекла и хрусталя, при варке мыла, отбеливании холстов, изготовлении красок и пороха, ценился очень высоко и был экспортным товаром. Везли его в Англию и Голландию. Продажа его была огорожена со всех сторон высоким забором государственной монополии. Добывали его просто. Варварски просто. Вырубали в лесу площадку, называемую местными жителями будным станом или майданом[131]. На площадке этой жгли дрова, нарубленные в окрестных лесах. Получившуюся золу смешивали с водой до получения тестообразной массы, которой обмазывали новую партию дров и снова жгли. Эту, с позволения сказать, технологическую операцию повторяли несколько раз. Иногда из золы теста не делали, а делали суспензию и осторожно поливали ею горящие дрова, да так, чтобы костер не потух. На дне кирпичного очага, в котором жгли дрова, собирался выпаренный поташ, куски которого выламывали ломом и затаривали в бочки. Это было большое искусство – поливать костер. Рабочих, которые это делали, назвали «поливачами», и в обучение к ним шли с малолетства. В конце всего процесса получившуюся золу просеивали, помещали в деревянные корыта и заливали чистой горячей водой для экстракции поташа. Раствор, или «щелок», выпаривали до получения серого порошка, и уж этот порошок прокаливали до тех пор, пока он не превращался в белый. Вот, собственно, и вся технология. Из кубометра дубовых дров можно было получить до трех килограммов поташа. Кубометр сосновых дров давал полтора, а березовых – всего килограмм или даже меньше. Мудрено было при такой эффективности производства не вырубить начисто огромное количество лесов. И это мы еще не берем в учет контрабандное производство поташа, без которого тоже не обошлось.

Поташ был так ценен, что в 1660 году, когда появилась угроза вторжения татар, Морозов, крупнейший землевладелец и, понятное дело, производитель поташа, писал в свои вотчины приказчикам, чтобы они закапывали поташ в ямы «где б вода не была, на высоких местах».