И вдруг откуда-то взялся этот длинный и худой, как жердь, санитарный врач… Бывали тут и до него разные. Ходили, смотрели, качали головами, составляли акт и пропадали на год, на два. Раз даже Яка Петровича штрафанули на десятку, как будто он не ту же пыль глотал. А этот на другой же день, как цех осмотрел-облазил, с утра пригнал на цементный новенький, цвета слоновой кости, автобус без окон, а в нем оказался рентген-аппарат, и все три смены — силком заставляли, кто не хотел, — прошли через руки врачей. Так объявились силикозники. Но и тогда не особенно взбудоражились рабочие: мало ли чего не случается. Поговорили, посудачили — стали забывать длинного врача, а вместо заболевших сейчас же заступили новенькие, пятеро демобилизованных парней. И Ася тоже думала, что тем все и кончилось, как вдруг, придя сегодня на завод, увидела толпу взбулгаченных рабочих у закрытых дверей: Жернох матерился и грозил пооборвать какие-то пломбы, а Як Петрович его успокаивал. И хотя часа через три, как только позвонили с треста, Як Петрович, сразу помрачневший, снял печати с дверей и с рубильников, и цементный пошел, настырность «длинного», прибежавшего на завод, встревожила Асю, и это она подбила бригаду спросить у него без утайки, чего тот добивается. И узнав, что Шугаев и вправду надумал закрыть завод, Ася растерялась.
Как и большинство, она так понимала: выстроят рядом новый цементный — говорили, вроде бы даже чертежи на него готовили в тресте — большой, светлый цех с хорошей вентиляцией, и переведут туда рабочих к новым машинам, а тогда уж можно старый ломать. А санитарный врач ишь чего захотел: закрыть и все тут! А людей куда?..
Ася и в мыслях не хотела допустить, чтобы их спаянную общим делом бригаду взяли и отставили с завода, чтобы рассовать потом кого куда по чужим участкам стройки и, конечно, на разные работы. Она привыкла чувствовать себя таким же хозяином здесь, как Яков Петрович, и даже представить себя не могла «новичком» в какой-то чужой бригаде. Но, пожалуй, больше, чем угрозы переворота всей ее налаженной, привычной жизни на заводе, боялась Ася потерять в зарплате. Как бы ни сулил начальник, в случае закрытия цементного, «выгодную» сдельную работу каждому, Ася знала: такого, как тут, моста ей не найти: вдвоем с Родионом приносили они — не считая премиальных — три сотни рублей каждый месяц. Этими деньгами Ася так распорядилась, что было у них с Родионом все: сами они и трое детей обуты-одеты не хуже людей, в комнатах мебель полированная, телевизор с большим экраном недавно купили, а старшему сыну, который учился в Саратове на инженера, переводы слали. Уж с год как потихоньку от мужа откладывала Ася на «Запорожец», и относить с получки десятку-другую в сберкассу стало для нее самым большим удовольствием. И вдруг: завод грозят закрыть и, значит, положить конец всем ее планам-мечтам, и это казалось Асе несправедливым и даже возмутительным. Дорабатывая смену, она все время думала об этом и причину всей несправедливости видела в Шугаеве, который ничего не хотел понимать, а стоял на своем…
После смены, вымывшись в душевой и переодевшись в чистое платье, она немного отошла в своем раздражении, но когда пришла домой и стала обо всем рассказывать мужу, снова разошлась и закончила почти что с криком:
— Ишь чё удумали — завод закрыть!
Родиону было выходить в ночную, и он отдыхал в огороде, в тенечке дома: строгал за верстаком, голый до пояса, загорелый, как будто из одних мускулов сбитый, — тугими шарами перекатывались они по его коротким толстым рукам, когда он фукал рубанком, обсыпая штаны кудрявыми шелковистыми стружками. Увидев жену, он остановился, закурил, прислонясь к верстаку, и пока она рассказывала, на его сухощавом, курносом лице хранилось то обычное, мирно-покойное выражение, которое порою выводило Асю из себя: услышь Родион крик «пожар!», он бы и тогда не удивился и не всполошился, спокойно взял бы багор и неспешно подался на пожар. Ася, однако, редко сердилась на мужа, ценила, что человек он самостоятельный, работящий и почти не пьющий, разве что когда на охоте или рыбалке выпьет маленько, не как другие…
— Ничего. Скоро, небось, не закроют, — сказал Родион.
— Тебе все ничего, — махнула на него Ася. — А как пошлют вон землю копать, чем семью кормить будешь?
— Прокормлю как-никак…
— «Прокормлю-ю», — передразнила Ася.
— Родион, здорово! — Из-за плеча Аси вышагнул Трофим, слесарь с цементного, в новеньком костюме, загорелый, причесанный, ухоженный, галстука не хватает только к белой расстегнутой рубахе. Тиснул руку Родиону, Асе протянул.
— Ну! Чистый инженер ты, Трофим! — разглядела его Ася.
Трофим довольно сощурился:
— Что мы, лаптем щи хлебаем?
Родион вытряхнул из пачки папироску приятелю:
— Отгулял уже отпуск?
— Угу. — Трофим мотнул головой, закуривая.
— Ты, никак, на Урал собирался? — спросила Ася.
— На Урале и гостил у братана, под Челябинском.
— Ну и как там жизнь?
— Да как и здесь же… Вот озер там — богато. Поохотились мы с братаном что надо…
— Как там Манька твоя? — спросила Ася про жену Трофима.
Трофим ухмыльнулся:
— А я ее там в утильсырье сдал, а себе новую привоз.
