Неоправданная жестокость - [34]

Андрей улыбнулся стоявшему у двери Виктору.

— Понравились подарки?

— Не то слово.

Виктор вышел.

В дверях магазина Андрей столкнулся со Славой. Слава поймал Виктора у машины, тот на сегодня ничего ему не поручил. Андрей прихватил Славу с собой. А поехал он к Маше, подруге Светланы и врагу Виктора.

Андрей знал Машу еще со свадьбы Истоминых. Он был свидетелем со стороны жениха, Маша — со стороны невесты. После свадьбы они впервые переспали.

По современным меркам они были друзьями — то есть имели странные и холодные, полуделовые-полусексуальные отношения, и, в целом, не испытывали друг к другу особой симпатии. У Андрея имелось несколько друзей женского пола, и Машу он причислял к «удобным», то есть к таким, с кем можно изредка переспать, не ожидая в ответ особых претензий.

Жила она в его районе, но на два квартала ближе к центру. Квартира принадлежала мужу, который три года назад сбежал от постоянных скандалов. Насколько помнил Андрей, Дима Песков был тихим, застенчивым и мягким человеком. Маша же представляла собой совершенно обратное явление. Росла избалованным ребенком, и во взрослой жизни часто унижала всех, кто не мог ей ответить, и потом с удовольствием об этом рассказывала всем, кому это было интересно, то есть практически всем.

Мужа она тоже третировала и изменяла ему в супружеской постели. Заставила Диму прописать ее на квартире, а потом выжила. Ипотеку выплачивал только он. С сыном Маша общаться ему не позволяла, несмотря на настойчивые просьбы обоих, но алименты брала. Мальчику с этих денег перепадала, дай бог, половина. На остальное его мать, часто кричавшая и на сына, покупала себе тряпки и парфюмерию.

Андрей со Славой подошли к двери подъезда. Андрей набрал на панели домофона номер Машиной квартиры. Она открыла им дверь. Когда они поднялись на третий этаж (Слава совсем запыхался), хозяйка квартиры со своей застывшей улыбкой трупа встретила их в дверях.

— Мальчики, как хорошо, что вы пришли! Заходите, чего встали? Не бойтесь, я не кусаюсь, — пролаяла она, будто мужчины стояли у нее под дверью битый час, а не поднялись по лестнице только что.

Слава поморщился — у Маши был громкий, резкий голос, напоминающий визг ржавых петель. Это значило, что она в своем весело-злобном настроении. Андрей знал, что в состоянии возбуждения Маша говорит с сексуальной хрипотцой, а после секса — тихим и нежным голосом — точь-в-точь как у одной актрисы, которую он видел в каком-то сериале. Только никак не мог вспомнить, в каком именно.

Пока мужчины в прихожей снимали ботинки и совали ноги в небрежно брошенные к их ногам тапочки, хозяйка разглядывала себя в зеркале. На ней было желтое платье с коротким рукавом; волосы распущены; губы ярко накрашены; глаза нарисованы. Маша очень дорожила своей репутацией «пожирательницы сердец» или чего-то в этом духе; большая часть этой репутации существовала в ее воображении.

— Неужели это я? — сказала она. — Жаль, сфотографировать некому!

— Сфотографировать! — отозвался Андрей. — Даже памятник в полный рост сваять некому! Почему я не скульптор?

— Идемте в зал.

Покачивая бедрами, Маша направилась в гостиную. Мужчины последовали за ней. Чаю хозяйка не предложила.

— А где… э-э… Милен? — Андрей всегда чувствовал себя глупо, произнося это имя. Он сел на диван и огляделся. Ничего не изменилось.

— У бабушки. — Маша погрузилась в кресло напротив. Ее и гостей разделял журнальный столик с прозрачной столешницей. На столике стояла ваза, расписанная гжелью. В вазе стояли мертвые розы.

Слава, съежившись на краю дивана, уставился на розы с обычным для него равнодушным и унылым видом.

— Славный у тебя паренек, — сказал Андрей, с видимым удовольствием разглядывая хозяйку.

Маша тепло ему улыбнулась, очевидно, вспомнив бурные ночи. Спустя секунду взгляд ее снова стал ледяным. Она передернула плечами.

— Милен уже большой мальчик, в третий класс ходит. Но совершенно несамостоятельный. Ему все время от меня что-нибудь нужно.

— Да? — с ослепительной улыбкой ответил Андрей. — Очень странно. Как ему может быть что-нибудь от тебя нужно?

— Например, стирка. Я в толк не возьму, почему он не возьмет и не постирает сам? Но не просто сам, втихомолку, а чтобы я сказала: «Сынок, давай я постираю». А он бы проявил твердость и сказал: «Нет, мама, ты устала, я сам постираю, а ты отдохни».

— Мне кажется, Милену очень трудно пойти против твоей воли, — подал голос Слава. — Ты же взрослая женщина, а он — маленький мальчик.

— В первую очередь он мужчина. — Маша тряхнула волосами. — А я в первую очередь женщина. Его отец не смог сделать меня счастливой. Милен обязан взять на себя роль моего мужчины, возместить моральный ущерб, причиненный его отцом.

— Конечно, — сказал Андрей. — Но, может, подождать, пока он подрастет?

Он взглянул на Славу. Тот с усталым недоумением смотрел на хозяйку.

— В общем, мне нужен отдых от собственного сына — самого родного человека на земле, — заключила Маша. — Я сплавила… то есть отправила его к матери денька на три.

— Очень мудрое решение, — сказал Андрей. — Милен тоже от тебя отдохнет.

Он хотел заикнуться, что неплохо бы позволить… э-э… Милену отдохнуть от благотворного женского воспитания в обществе отца, но вовремя прикусил язык.