Неоконченный маршрут. Воспоминания о Колыме 30-40-х годов - [94]

Неудавшееся покушение на нас, вернее, на наше имущество нисколько не испортило нашего настроения, потому что мы знали, что если бы оно и увенчалось успехом для злодеев, то мы не очень пострадали бы, потому что никаких сокровищ ни у меня, ни у Климова не было. Нашлись бы там только какие-нибудь старые сапоги или брюки.

А настроение у нас было хорошее, потому что радовали нас победы Красной Армии. Были уже освобождены и Днепропетровск, и Киев, взят Житомир. Фашистов гнали на запад, как свиней, забравшихся в наш советский огород.

П. Н. Спиридонов потрудился, чтобы соорудить для нас новую камералку. Возможно, ему принадлежала и инициатива в этом деле. Во всяком случае, он провел всю операцию. Для этого он ездил по закрытым дорожно-строительным поселкам, осматривал постройки, подлежащие сносу, выбирая среди них подходящую. На какой-то дорожной командировке ему удалось найти подходящих размеров помещение бывшей столовой. По его приглашению я участвовал в выборе места для постройки. Потом плотники переметили бревна, разобрали постройку, перевезли на выбранное место и сложили вновь.

Вторая, меньшая часть камерального периода прошла уже в новом помещении геолого-поискового отдела. Это было довольно большое пятистенное, то есть перегороженное капитальной бревенчатой стеной на две части, рубленое помещение. Одну из этих частей занимали начальники партий. В другой работали главным образом оформители, то есть те же прорабы, занимающиеся теперь чертежными работами.

Я работал во второй из этих больших светлых комнат, где кроме меня, из начальников партий работал только С. И. Кожанов. Мое место было в южном углу этой комнаты, то есть у одного из окон юго-восточной стороны, справа. Справа от меня была глухая торцевая стенка без окон, которую занимали стеллажи для коллекций, начинавшиеся за моей спиной и располагавшиеся во всю ее высоту.

Слева от меня у второго окна стояли, примыкая один к другому, четыре стола по два в ряд, за которыми сидели С. И. Кожанов, а спиной ко мне и лицом к нему — прораб Данилевич. За двумя другими работал прораб Кожанова Ниспевич и рыжий Павел Семенов, сидевший рядом с Данилевичем.

Прорабы много разговаривали, но мне это не особенно мешало, потому что я мог и не слушать разговоров. По поводу собственной болтливости Павел Семенов балагурил, что она происходит от того, что чертежники-оформители трудятся, опустив голову вниз к столу. От этого языки отвисают вниз, становятся длиннее и начинают болтать.

Данилевич рассказывал, как он женился три года назад на Фатьме, которая на Колыме его сразу же бросила, и любил повторять: «Опять хочу в Париж поехать». Это тогда звучало совсем дико, потому что никто из нас не ездил и не мечтал съездить за границу. Поэтому кто-нибудь иногда спрашивал его: «А вы разве уже ездили в Париж?». А он отвечал: «Нет, я уже хотел один раз». Ему это казалось остроумным.

Ниспевич, сравнительно недавно освободившийся из лагеря, был интеллигентный еврей, бывший журналист и сравнительно молодой человек. Он рассказывал, как его с другими заключенными везли на Колыму. Ехали в товарных вагонах, по очереди стояли или висели у маленьких окошек. Иногда смотревший в окошко рассказывал, что он видит. Когда поезд стоял на станции Биробиджан, смотревший в окно, тоже еврей, воскликнул: «Братцы, вижу одного еврея. Его ведут под конвоем…».

За спинами Данилевича и Семенова была свежая тесовая стена кабинета начальника геолого-поискового отдела, которым во второй половине зимы стал Христофор Иванович Калугин, а М. Е. Котов перешел в научно-исследовательский отдел, — тем, в свою очередь, заведовал Николай Иванович Ларин. В этом маленьком кабинетике сидел еще и П. Н. Спиридонов.

Техником отдела был тогда кандидат геолого-минералогических наук, но удивительно бестолковый человек Турар Талысбаевич Кандыбаев. Он выдавал нам бумагу, карандаши и резинки, хранившиеся в шкафу все в том же кабинете, в котором из-за тесноты места ему самому не было.

В средней части нашего зала располагалась большая двухсотлитровая бочка из-под бензина или из-под спирта, служившая печкой. Она была установлена в лежачем положении на большом, должно быть, размерами 1,8×1×0,3 метра ящике, заполненном галькой и песком. Топочное отверстие с дверцей было устроено в ее дне. У другого дна ее на верхнем боку было прорезано отверстие и приварен патрубок, на который надевались трубы, выведенные в потолок.

Площадь у другой, северо-западной стены была тоже занята столами, за которыми работали прорабы. Выходная дверь находилась на нашей половине у средней стены против калугинского кабинетика, то есть в северо-западной стене. От выходной двери к двери, идущей на другую половину и к кабинету начальника, вел узкий коридорчик, имевший выход и в наше помещение, который тоже был отгорожен тесом.

В средней части другого зала стояло такое же, как и у нас, отопительное устройство, а остальное пространство было уставлено столами, за которыми сидели геологи. В ближайшем углу справа у стеллажей, стоявших у глухой стены, подобно мне, сидел П. Н. Котылев и близко от него В. Н. Плиев и А. П. Чекалов. В дальнем правом углу работал В. Ф. Коновальцев, в дальнем левом — Евгений Пантелеймонович Машко и правее рядом с ним — И. И. Тучков. В средней части левой стенки сидел А. С. Красильников. Помню еще Г. Т. Кривошея, работавшего в левом ближнем углу.