Неоконченный маршрут. Воспоминания о Колыме 30-40-х годов - [92]
Вероятно, в двух десятках метров от Речной улицы на первом ее квартале, то есть недалеко от домов ИТР, стоял открытый весной 1943 года клуб, отделенный от Горняцкой улицы площадью шириной до 50 м, в центре которой позднее в 1947 году была поставлена на постаменте скульптура И. В. Сталина, замененная открытым 30 апреля 1958 года бронзовым памятником В. И. Ленину.
Все постройки поселка были деревянные, неоштукатуренные, и все первое время блистали еще не посеревшими желто-белыми бревнами вековых лиственниц, срубленных частично на месте постройки. Каменными, выстроенными из крупных обломков глинистого сланца были тогда только два крыла — пристройки у здания Теньлага. В одном из них помещался тогда Геофонд.
Поселок был в те давние годы еще совсем молодой. Ему только-только исполнилось три года, шел четвертый год его существования. При строительстве поселка на месте четырех-, пятивекового лиственничного бора строители старались не рубить деревьев, не мешавших постройке. Их было оставлено очень много на пустырях и между домами поселка. Пустыри с невырубленными деревьями представляли собой участки настоящей корабельной рощи. Толстые, высокие лиственницы с прямыми стволами и зелеными кронами были очень красивы и украшали поселок в первые два-три года его жизни, но они стояли неустойчиво и падали при сильных шквалистых порывах ветра и даже угрожали иногда жизни прохожих. А стояли они неустойчиво и падали потому, что лиственница на Колыме не имеет корня, уходящего вниз, в глубину, потому что там обычно бывает мерзлота. Корни ее расходятся от ствола радиально во все стороны, образуя звезду, и располагаются почти на поверхности подо мхом или на глубине 10–20 см от нее. В густом лесу они служат опорой одна другой и потому выдерживают натиск ветра, а разреженные вырубкой, хотя бы и минимальной, связанной со строительством домов и прокладкой дорог и улиц, они этой взаимной поддержки лишаются.
Летом 1942 года я был однажды свидетелем опустошительного шквала, вызвавшего массовое падение деревьев. Шли мы вдвоем с А. М. Ковалевым из бани перед вечером, и, когда пересекали большой пустырь перед двором ВОХР, где стояло еще много лиственниц, налетел шквал грозового фронта. Порыв ветра был очень сильный, и деревья вокруг нас стали группами падать. Трещали выворачиваемые из земли и ломающиеся при этом корни, и глухо ударялись о землю длинные стволы.
Когда мы уже вошли в проход между школьным двором, огражденным штакетником, и так называемым четырехквартирным домом, на крыльце которого стояли Аникеев, Драбкин и приехавший из Магадана начальник рудного отдела геолого-разведочного управления Дальстроя (ГРУ ДС) Эпок Яковлевич Ляски, притихший, было, ветер налетел с новой силой. Стоявшие справа от нас и сзади у школьного забора лиственницы, которых здесь было больше десятка, громко заскрипели, и было понятно, что они валятся вдоль нашего пути нам вслед. Смерть висела над головой и быстро приближалась, громко свистя ветвями.
Я твердо знал, что падает не одно дерево, потому что, когда мы еще проходили мимо этих деревьев, я видел что у трех-четырех из них или у большего количества корни были выворочены из-под земли с той стороны, откуда дул ветер. Поэтому я хорошо понимал, что, оглянувшись, только потеряю время, необходимое для спасения, потому что они падали каким-то веером, возможно, полностью накрывающим узкий проход между домом и забором, по которому мы до этого шли, а теперь мчались как ветер.
Я считал, что дело нашего спасения в наших ногах (а не руках), и, когда шедший впереди Андрей Михайлович рванул по-спринтерски вперед, я не заставил его долго ждать себя и так же резво последовал за ним. Мы неслись с ним «ноздря в ноздрю», как братья Знаменские, покрывая дистанцию и слыша над головой быстро приближающийся жуткий свист деревьев, не слушая подаваемых вразнобой советов зрителями во главе с Драбкиным. До меня доносились их крики: «направо», «налево», но я не обращал на них внимания зная, что ничего, кроме пошлого сравнения с лошадью, несущейся по шпалам впереди догоняющего ее поезда, они придумать не могут. Я знал, что обязательно услышу это сравнение позже, но не боялся его, потому что аналогии тут не было. Я оглянулся, только когда услышал жуткий удар ствола о землю, и увидел, что вершина одного из деревьев была не больше чем в метре от моей спины.
Вечером после грозы можно было наблюдать следы опустошений. Множество поваленных деревьев устилало землю, загромождая улицы и пустыри. Одна лиственница упала поперек крыши дома шоферов, разрубив ее, как гигантским топором, до верхнего венца стены.
Летом 1943 года поселок быстро менял свой облик. Начали штукатурить и белить сверху стены домов, причем не только изнутри, но и снаружи. Застрельщиком, а может быть, и инициатором этого дела стал Леонид Андреевич Кофф, начальник россыпного отдела нашего ГРО ТГПУ, первым чуть ли не собственноручно оштукатуривший дом, в котором он жил.
На фото одно из крыльев здания конторы Теньлага, затем Геофонда, выстроенное из крупных обломков глинистого сланца (в верхнем правом углу его хорошо видно) Фото 2013 г.
