Неоконченный маршрут. Воспоминания о Колыме 30-40-х годов - [84]

При первой же находке человек останавливается, садится на камни и начинает в них копать ямку голыми руками, постепенно вынимая и откладывая в сторону камень за камнем, один за другим обломки горных пород. Обломки рудных жил с тяжелым, как железо, касситеритом гораздо тяжелее гранитных обломков такой же величины. Поэтому, а также и потому, что они мельче, чем обломки гранита, они почти не встречаются на поверхности, а находятся на глубине 40–60 сантиметров от нее.

Сделали за проведенное там время мы немного, но все же нам удалось найти обломки жил и даже вскрыть две касситеритоносные маломощные жилы неглубокой канавой, заданной по линии водораздела и выкопанной при помощи единственной лопаты и тоже единственного кайла, бывших на вооружении нашего поискового отряда, производившего шлиховое опробование речных долин.

К этому времени относится получение дошедшего до нас печального известия о смерти одного из наших начальников партий, геолога Александра Александровича Тырченко и о назначении на его место С. С. Герасименко.

Кончина Тырченко была безвременна. Он был еще молод. Ему было только тридцать лет. Невольно вспоминалось, как он совсем недавно весной возился с грядками на своем огороде.

В Усть-Омчуге

По завершении работ на Победе я решил съездить в Усть-Омчуг, захватив с собой добытые обломки оловоносных жил, чтобы доложить начальству о своих достижениях и предложить организовать еще в этом году поиски рудных жил, либо сформировав для этого специальный отряд, либо усилив для этой цели нашу Тэнгкелийскую партию людьми. Поехал я туда с возчиком Демьяновым по дороге через ручьи Чахали, Амын и долину Детрина, выбрав для этого дождливый день, когда все равно работать было нельзя из-за непогоды.

День мы с ним мокли в седлах под дождем, вечером немного подсушились у костра, а ночью, уже довольно темной, продолжали свой путь по сильно заболоченной, как мне показалось, долине Детрина, где тропа у подошвы склона представляла собой широкую полосу месива из различного и размолотого ногами людей, лошадей и оленей бурого мха.

Нелегок был тогда каждый шаг на этой тропе, хотя мы и ехали в этот раз верхом. После дождливого дня вечером, когда мы, обсушившись у костра в устье Амына у барака, тронулись в путь, распогодилось. Небо неожиданно очистилось от темных дождевых туч, засияло отмытой синевой, и на нем зажглись золотые звезды. Ударил июльский мороз. Я это хорошо ощущал, потому что висевший у меня на голове мокрый тюлевый накомарник замерз и отвердел.

В Усть-Омчуге я не встретил взаимопонимания со стороны начальства, и напрасными оказались перенесенные трудности дороги и невзгоды этого пути. Со мной не согласились и не сочли необходимым сформировать уже в этом году отряд для проведения планомерных рудных поисков на выявленном участке. Не согласились, несмотря на то что прошло пока меньше половины полевого лета и еще не было упущено время для проведения этой работы.

Наверное, И. Е. Драбкину было неприятно вспоминать, как ему «накрутили хвоста» за самовольное переключение партии С. И. Кожанова на рудные поиски всего лишь два года назад. Должно быть, он убоялся повторения этой операции.

В Усть-Омчуге я видел недавно родившегося моего племянника Дмитрия Всеволодовича, тоже ставшего впоследствии геологом, работающим на Колыме с 1969 года.

Повезло

Виктор Дмитриевич Володин с племянником Димой и братом Всеволодом. Октябрь 1958 г. Тенька.

В самом начале пути из Усть-Омчуга обратно на Бахапчу мне «крупно повезло». Благодаря слепому случаю я остался жив. Дело в том, что ехал я не на обыкновенном вьючном седле, как ездят обычно все полевики, когда изредка выпадает возможность проехать немного верхом вместо пешего хождения. Одно из седел у нас было кавалерийское, старое, у которого было лишь одно стремя, а второе недостающее мой возчик заменил где-то найденным якутским деревянным. Якуты вообще довольно малорослые люди, и ноги у них небольшие. Поэтому мне это стремя было узко. Я надевал его на ногу, обычно помогая руками, и не подозревал о том, какой страшной опасности подвергался в связи с этим.

На правом слегка заболоченном тогда берегу Детрина шедшая подо мною якутская кобыла Старуха вдруг упала на брюхо, провалившись одной ногой в болото. Не подозревая о смертельной опасности и забыв о том, что левая нога у меня прочно «приделана» к стремени, я моментально автоматически соскочил с седла, чтобы помочь лошади подняться и не заботясь о том, чтобы удержать хотя бы уздечку в руке.

Освободившаяся от груза лошадь вскочила, как встрепанная, и рывком бросилась к сухому месту, сбросив меня на землю среди болотных кочек. Стремя не оторвало мне ногу только лишь потому, что сапог как-то легко одернулся с меня.

Ни в то время, ни много времени спустя я не знал, какой большой опасности я в тот момент совершенно случайно избежал. Я совсем не подозревал, что лошадь вовсе не остановилась бы через два-три прыжка, как я думал. Если бы я не оторвался от нее и не остался бы на земле, то тащился бы за нею, а она продолжала бы таскать меня за собой, пока не превратила бы меня в бездыханное тело. О том, что я избежал случайно смертельной опасности, что я был всего на волосок от смерти, я узнал только 14 лет спустя, когда в нашем управлении в течение одного лета произошли два подобных случая, закончившиеся смертельным исходом.