Неоконченный маршрут. Воспоминания о Колыме 30-40-х годов - [106]

Как и бывает довольно часто, все произошло по наиболее скверному сценарию. Машина меня все-таки догнала, но только тогда, когда я за несколько часов отшагал 23 или 25 километров, и мне оставалось до поселка не больше 6–7 километров. Это было очень похоже на то, как 3 года назад мы с Авраменко, в уже упомянутом походе, прождав целый день машину и не дождавшись ее, на другой день, уже не слушая уговоров гостеприимных хозяев, двинули пораньше утром пешком и, не дойдя до Усть-Омчуга тоже не более 10 километров, были подобраны попутной машиной, именно той, которую мы ожидали накануне.

Помню, что, пройдя уже около 25 км пешком и выйдя на автодорогу, я чувствовал себя еще совершенно свежим, нисколько не уставшим, и что первые километры по полотну автомобильной дороги казались мне очень легкими по сравнению с ходьбой по бездорожной тайге. Но через несколько часов ходьбы по шоссе к концу пройденного пути я почувствовал, наконец, в ногах усталость. Стали все сильнее болеть подошвы ног, отбитые о твердое полотно хорошо укатанной сухой дороги, хотя и не имевшей твердого покрытия. Конечно, большую роль играло то, что новая усталость складывалась со старой, раньше не замечаемой, и что прошел я уже около 50 км.

В Усть-Омчуге я никого из своих не застал, так как Воля оказался в командировке, кажется, в верховьях Детрина, в полевой партии Кальченко, а Лиля, конечно, еще не вернулась из Днепропетровска, куда она меньше месяца назад поехала за своими старшими детьми, которых нужно было тогда забрать. Поэтому мне пришлось воспользоваться гостеприимством старых знакомых — Софьи Давидовны и Семена Моисеевича Блиндеров и переночевать у них.

Обратную дорогу я совсем не помню, потому что прошла она так же, как и путь туда, без приключений и показалась мне намного короче, потому что по дороге я теперь ехал на быстром «студебеккере», а не шагал пешком. Дорогу по таежным ручьям я уже знал и потому никакого внимания ей не уделял. Запомнилось мне еще, что большая часть долины ручья Аполлон, исключая только ее истоки, совершенно лишена древесной растительности. При этом в долине нет никаких признаков того, что лес здесь когда-нибудь погиб от пожара. Просто долина чистая, безлесая и вообще почти совсем лишенная кустарниковой растительности, как и травы, и мха. Вероятно, что причина этого заключается в какой-то особенности почвы, может быть, в ее кислотности.

Тогда на колымских автомобильных дорогах только что появились американские грузовики-«студебеккеры», и можно было услышать на дорогах много похвал в их адрес. Говорили о них, что они очень быстроходны и мощны по сравнению с газогенераторными ЗИС-5, перестроенными в Магадане в так называемые дромадеры — трехосные машины с одной ведущей осью и большим удлиненным кузовом. Газгены, или «мозгены», как их называли шоферы, были тихоходными и маломощными, еле способными ползти на подъем по дороге. «Сгудики», или «студекакеры», нравились шоферам гораздо больше.

Демидовская перевалка

Демидова я знал давно. Он был из той группы красноармейцев, демобилизованных в 1938 году и приехавших тогда в Дальстрой, с которой приехали А. Н. Парфенюк и В. И. Орловский. В отличие от них он не учился на курсах и был весной 1939 года прислан вместе с ними на Бутугычаг для зачисления тоже в Таборную геолого-поисковую партию, начальником которой был я, но в качестве рабочего. Но он не захотел поступать в полевую партию рабочим и выполнял вместо этого какие-то другие обязанности на том же руднике и еще где-то, а в конце 1943 года стал заведовать перевалочной базой Бахапчинского разведрайона на бывшей базе оленеводческого совхоза против устья Чахали, где летом 1943 года базировалась моя Тэнгкелийская партия.

База стояла на правом берегу широкого наледного участка Бахапчи. В десяти с лишним километрах выше базы река была обезглавлена Арманью, захватившей у Бахапчи большую площадь ее водосбора. Поэтому от самого Солнечного озера до устья левого ее притока Букэсчана долина реки слабо заболочена, почти сухая и почти совсем лишена стока. Лишь ниже устья Букэсчана в долине появляются глубокие тихие протоки, имеющие значительные расширения и узкие перехваты, в которых протоки промерзают и закупориваются. Вода после этого изливается на поверхность льда, замерзает, вновь изливается и вновь замерзает.

За зиму образуется многослойный ледяной пирог с прослоечками снега, вернее, белого непрозрачного льда, который образовался в результате замерзания пропитанного водой снега. Толщина этой наледи здесь обычно невелика, редко превосходит 2–2,5 метра. Летом наледь растаивает, и ее место занимают густые кустики голубики.

В этих широких и глубоких тихих прозрачных протоках раньше водилось много хариуса и какой-то рыбы, подобной омулю. Геолог Борис Ананьевич Иванов, родившийся и выросший в Иркутске, уверял меня, что это действительно омуль, но я не вполне доверял ему, потому что слышал, будто омуль водится только в Байкале. Другие называли эту рыбу каталкой.

Но в действительности омуль водится не только в Байкале, как известно из литературы, и очень возможно, что Б. А. Иванов был прав.