Неоконченный маршрут. Воспоминания о Колыме 30-40-х годов - [104]

Гагарин

Это был совсем не космонавт и даже не князь, а самый обыкновенный мелкий воришка, которого именно за это и привезли сюда на несколько лет перед войной. На проходке разведочных канав он работать не хотел, так как это было бы ниже достоинства лагерных аристократов. А в маршрутах на геологической съемке он пообещал честно трудиться, и я его взял в конце лета.

Он некоторое время действительно честно работал, носил рюкзак с образцами горных пород, собранными в маршруте, готовил пищу на троих, главным образом тогда, когда я его не брал в маршрут, а оставлял на день в палатке, жарил на противне грибы маслята или варил пельмени из свежей рыбы, когда она была, и жарил оладьи, которые на воровском жаргоне назывались ландориками.

С этим некосмонавтом и некнязем нам пришлось работать недолго. Его пришлось выгнать за кражу. Однажды, когда наша стоянка располагалась недалеко от базы, в дождливый день мы все пошли туда, оставив в палатке все имущество, которым мы пользовались, когда ходили в маршруты, включая и остатки продовольствия. Дождь лил два дня, и, вернувшись в свою палатку только на третий день, мы увидели, что остатки продуктов исчезли. Было ясно, что это работа «князя», хотя он, конечно, не сознался в этом мелком преступлении. Он знал законы, касающиеся воровства, так как неоднократно был судим за это, знал, что «не пойман — не вор», а его пойманным вором считать было нельзя. Но я ведь не собирался возбуждать против него уголовное дело за кражу, а оснований для недоверия ему было больше чем нужно. Поэтому я после крупного разговора расстался с ним.

Когда мы ходили не вдвоем с Михолановым, а втроем, то есть с рабочим, я нередко отправлял Михоланова куда-нибудь в сторону по боковому маршруту от какого-нибудь развилка. Иногда же поручал ему небольшие самостоятельные наблюдения, описания обнажений, образцов горных пород.

Однажды, будучи в маршруте с Гагариным, когда Михоланова я отправил в самостоятельный маршрут по другому отрогу того же гранитного водораздела, я со спутником вдруг услышал беглый огонь карабина. Именно не выстрелы, а беглый огонь, потому что выстрелы следовали один за другим с минимальными интервалами, необходимыми для того, чтобы передернуть затвор, проделывая это каждый раз со всей возможной скоростью. За четырьмя выстрелами последовал интервал более значительный, необходимый для того, чтобы пополнить магазин новыми патронами, и затем раздались еще два выстрела.

По донесшимся до нас звукам выстрелов я понял, что Акафий встретил снежных баранов и что его бешеная пальба не увенчалась успехом, потому что охотничий карабин — недостаточно скорострельное оружие для того, чтобы выпустить побольше пуль в единицу времени. Если бы пулемет ручной ДП (Дегтярев пехотный) или ППШ… Вот тогда была бы какая-то вероятность зацепить какого-нибудь из баранов.

Я думал, что прошло все именно так, потому что при таком беглом огне можно было надеяться на эффективность только первого выстрела, но когда за ним последовали торопливо другие, можно было понять, что идет пальба по несущимся вскачь и быстро удаляющимся баранам и что первый выстрел был сделан так же мимо, как и все другие. Это было понятно потому, что он не торопился бы продолжать пальбу, если бы первый выстрел был удачен, ведь никому не нужно несколько убитых баранов, было бы достаточно и одного.

Так и оказалось. Закончив маршрут и зайдя в палатку, я увидел в ней Акафия, который лежал на спине, устремив взор сквозь палатку в мировое пространство. Когда я спросил его о стрельбе, он неопределенно махнул рукой и пытался отделаться односложными замечаниями, явно будучи не в настроении рассказывать. Но я настаивал, и в конце концов он нехотя поведал: пройдя участок заданного маршрута и набрав в карманы в определенном порядке образцы пород, он, добравшись до вершины водораздела, сел, чтобы описать пройденный участок маршрута, пользуясь собранными образцами. Он разложил перед собой на камнях образцы в таком же порядке, в котором они были в карманах и приступил к делу. И вот, когда он неподвижно и бесшумно сидел на земле или, вернее, на россыпи гранитной дресвы, тихо продолжая делать записи в полевой книжке, вдруг услышал негромкий звук, похожий на цоканье камушка о камушек. Он сразу понял, что сзади бараны и притом недалеко.

Он говорил, что осторожно взял лежавший под правой рукой карабин и медленно, соблюдая всю возможную осторожность, повернулся лицом к баранам, которые действительно, как он и предположил, были недалеко. Прицелившись в одного из них, выстрелил. В первый раз будто бы он успел выстрелить до того, как они все понеслись со скоростью ветра. Я ему не поверил, потому что если бы у него хватило выдержки сделать все так, как он рассказал, он обязательно убил бы барана. Должно быть, он не сумел повернуться так осторожно, чтобы не испугать баранов или, скорее всего, он и не пытался этого сделать, решив, что «я быстро повернусь и они не успеют за это время далеко ускакать». Должно быть, так он и проделал эту операцию, открыв беглый огонь.

Поездка в Усть-Омчуг

Однажды в середине августа я решил сходить по делам в Усть-Омчуг. Я говорю «сходить», потому что почти половину дороги нужно было идти пешком, чтобы добраться до автомобильной дороги. Можно было бы доехать туда на лошади, но это нисколько не ускорило бы моего путешествия, и, кроме того, лошади нужны были в этот день для другой цели. Попутно я хотел осмотреть и новую дорогу, проложенную впервые нашей партией по совету П. Н. Спиридонова. Собственно говоря, никакой дороги и даже тропы здесь еще не было. Прошел здесь в два конца один раз только Шинкаренко, и, кроме того, по-видимому, этим путем пользовались работники оленеводческого совхоза на Бахапче, но ездили они по нему, вероятно, только зимой и редко, потому что тропы не осталось. О том, что они здесь проезжали, я сделал вывод еще годом раньше, увидев на перевале потерянное или почему-то брошенное ими тележное колесо — обод и спицы глубоко вросли в мох.