Неоконченный маршрут. Воспоминания о Колыме 30-40-х годов - [103]

Акафий Михоланов

Ближайший мой помощник по геологической съемке старший коллектор Акафий Ефремович Михоланов был тогда молодым двадцатилетним человеком, уже четыре года трудившимся в нашем Тенькинском райГРУ, а потом ГРО ТТПУ. Он мне рассказывал тогда свою биографию, и я все почему-то помню, хотя, казалось бы, мне как будто и незачем держать все это в памяти.

Прежде всего кажется странным, откуда он появился в нашей организации на Крайнем Севере в таком раннем возрасте. Ему ведь исполнилось только 16 лет, когда он весной 1940 года появился у нас на Игандже.

Расскажу лучше по порядку вместо того, чтобы прыгать, подобно блохе, по годам и событиям. Отец его когда-то приехал в далекий таежный старинный город Ямск, находящийся северо-восточнее Магадана в устье впадающей в Охотское море небольшой реки Ямы. Это было задолго до того, как на карте появился Магадан и все с ним связанное. Отца Михоланова в Ямск привела рыбная ловля. Случайно помнится из рассказов Михоланова, что отец его работал механиком на рыбных промыслах или рыбных заводах Ямска.

В этом городе (селе. — Ред.) он женился на местной жительнице и прожил всю свою жизнь. Здесь же в 1924 году родился Акафий. В это время отец его был где-то в длительном отъезде, и это стало причиной того, что мальчик получил такое редкостное имя. Назвал его так поп, которого мать пригласила окрестить сына. Вот он, порывшись в своих святцах, и нарек этим именем ребенка.

Когда приехал отец, он не придал никакого значения совершившемуся событию, просто сказал, что это имя не годится, а сын будет Петька — Петро. О том же, чтобы оформить перемену имени документами, никто из родителей не подумал. Так и рос ребенок, которого в семье и в школе, а потом и в комсомоле, и в техникуме, и на работе звали Петром, совершенно забыв о том, что у него есть другое имя, занесенное в церковную книгу старинного русского города Ямска при крещении младенца.

Не знаю, как было во время получения паспорта, который должны были ему выдать в 1940 году, но он почему-то продолжал носить имя Петр вплоть до описываемого 1944 года. Вероятно, это было связано с тем, что именно до этого года в поселках всей нынешней Магаданской области не было милиции, как не было и выборной Советской власти. Не было никаких паспортных бюро, и люди жили с просроченными паспортами, которые некому было обменять.

Именно в этом 1944 году в нашем, как и в других поселках, появилась милиция, причем начальник ее свое появление на свет ознаменовал разоружением геологов. Отняли двуствольную бескурковую ижевку, привезенную с собой еще с «материка», и у меня, только за то, что я пришел в милицию немного позже, чем следовало, чтобы продлить разрешение на ружье.

Жил без паспорта и Михоланов вплоть до 20-летнего возраста, а при получении им паспорта и всплыло, что он совсем не Петр, как все привыкли считать, включая его самого, а какой-то Акафий. Вот он и принялся менять своего привычного Петра на этого самого чужого Акафия и возился с этим долго, так как это оказалось непросто. Ему в связи с переменой имени даже зарплату одно время не выплачивали.

Кажется, в 1939 году он поступил в Магаданский горный техникум и учился в нем до весны 1940 года, когда техникум закрыли. После этого он приехал в наше районное геолого-разведочное управление на Иганджу и работал сначала подручным топографа, потом — коллектором.

Года два он работал в Кулинском разведрайоне. Мне частично запомнился один из его рассказов, относящихся к этому периоду. Рассказывал он, как однажды в середине зимы отправился пешком из разведрайона на один из объектов россыпной разведки. Идти было далеко, но где-то на полпути был брошенный барак с печкой, в котором можно было остановиться на ночлег. Вот в расчете на это он и шел, не особенно торопясь, зная, что до барака осталось недалеко, хотя и день уже кончался и наступила лунная морозная ночь. Мороз был свирепый. Привычно скрипел снег под войлочными подошвами валенок. По обе стороны от луны горели два ложных светила. Давала себя знать усталость от долгой безостановочной ходьбы. Хотелось отдохнуть и поесть.

Наконец показался барак, озаренный светом луны. Михоланов открыл заскрипевшую дверь и вошел в промороженное помещение. Было темно, потому что маленькие, заплывшие льдом заиндевевшие окошки почти совсем не пропускали лунного света. Свет проникал только в оставленную Михолановым открытой дверь, и это позволило ему увидеть, что возле печки на полу сидит человек и что под мышкой он держит топор. Как будто он собрался сходить за дровами, но задумался или задремал, сидя у печки.

Думая, что сидящий спит, Михоланов окликнул его и, не услышав ответа, толкнул его в плечо, и тот совсем неожиданно для Михоланова опрокинулся, откатившись от него, стуча по полу промороженными конечностями. Человек давно замерз и окостенел, сидя на полу возле холодной печки. Стало жутко. Хотелось выскочить из барака и ринуться дальше, к цели своего пути. Очень трудно было заставить себя успокоиться, нарубить дров топором, который для этого нужно было взять из-под мышки у мертвеца, растопить печку, поставить на нее котелок, наполненный льдом, нарубленным в русле ручья. Но он все же все это сделал и продолжил путь только утром, плотно подкрепившись пищей и отдохнув в бараке. Мертвец остался в таком же положении, в каком его застал Михоланов, то есть замороженный в сидячей позе. Его Михоланов вынес из барака, прежде чем растопить печку, и зарыл в снегу.