Неоконченное письмо - [3]

Людей, готовых дать нам прибежище, Урсула объединяла термином «сочувствующие». Таких было немало среди либеральной интеллигенции – журналисты, адвокаты, врачи, даже священники. Однако ко времени моего появления в холостяцкой квартире Джейкоба он уже вряд ли мог считаться «сочувствующим». Его все больше ужасали средства, к которым прибегала «Революционная армия» для достижения своих целей. Мы проспорили об этом немало часов. Оставаясь моим верным другом, Джейкоб безуспешно пытался втолковать мне, что на смену несправедливости и злу, существующим в современном мире, наше движение несет лишь еще большее зло. Он уговаривал меня порвать с «Революционной армией», уехать из страны, начать новую жизнь. Но уговоры не действовали. Я ни словом не обмолвился об Урсуле, о том, что у меня никогда не хватит сил оставить ее…

Именно в те дни, когда я скрывался в его квартире, у Джейкоба и возникла идея, которая, Майки, имеет к тебе самое непосредственное отношение.

Научные исследования Джейкоба были посвящены проблеме клонирования. Он с увлечением рассказывал о своей работе. Да и у меня свободного времени в те недели было предостаточно – некоторые книги по медицинской генетике, лежавшие на письменном столе Джейкоба, я прочитал от корки до корки. Надеюсь, суть проблемы ухватил верно. К тому времени были достигнуты серьезные успехи – получены первые жизнеспособные клоны разных видов животных. (Как бы получше объяснить тебе, Майки, этот термин – «клон»… Являясь полной генетической копией исходного организма, клон похож на него, как похожи однояйцовые близнецы, которых и мать родная не всегда в состоянии различить). На очереди стояло клонирование человека. Именно эту задачу пытался решить Джейкоб. Задачу намного более трудную, чем предыдущие. Но он утверждал, что уже виден свет в конце тоннеля.

Однажды вечером, вернувшись из лаборатории, Джейкоб застал меня в обычной позе – глубокомысленно склонившимся над каким-то трактатом по клонированию. Глаза Джейкоба сквозь толстые линзы очков выглядели непривычно грустными. Он мягко положил руку на мое плечо.

– Твои планы не изменились – уходишь послезавтра? – спросил он. Я кивнул утвердительно. Накануне в условленном месте, под сиденьем скамейки в парке, я обнаружил, наконец, клочок бумажки, прикрепленный липкой лентой. Это был приказ Урсулы – о времени и месте сбора нашей группы.

– Так меня и не послушался… Боюсь, на избранном пути ты рано или поздно сложишь голову, – глухо сказал Джейкоб. – Пообещай хотя бы, что выполнишь мою просьбу. Она простая…

Джейкоб хотел заполучить и в замороженном виде хранить в лаборатории кусочек моей кожи. А потом использовать – когда техника клонирования человека будет полностью отработана. Идея создания моего клона в первый момент показалась мне чем-то фантастическим, несерьезным. Засмеявшись, я отказался. Но Джейкоб настаивал:

– Пойми, если суждено погибнуть, этот клон даст тебе как бы вторую жизнь! Он будет до мельчайших подробностей воспроизводить не только внешние черты, твою улыбку, отпечатки пальцев или, например, твою любовь к сладостям. Клон сохранит твой характер, особенности мышления.

– А значит, опять с неизбежностью повторятся и все ошибки моей жизни? – спросил я.

– Не обязательно. Если клон получит другое воспитание, чем получил ты, тогда и его жизненный путь может стать в той или иной мере другим. Да и просто элемент случайности, подстерегающей на этом пути каждого человека, тоже играет свою роль.

Он долго уговаривал меня в тот вечер. В конце концов, я согласился. Понимаешь, не смог отказать своему доброму другу в такой пустяковой просьбе. Я пожертвовал на алтарь науки кусочек кожи. Его вырезал Джейкоб ниже моей правой коленки.

Теперь на этом месте – небольшой белесоватый шрам. Иногда, задрав штанину, я разглядываю его. И мысль о моем повторном появлении на свет в виде клона уже не кажется смешной. С нею мне почему-то легче доживать оставшиеся дни в этой камере. Таким клоном, Майки, являешься ты. Вернее, станешь – через несколько лет.

Первые годы двадцать первого века ознаменовались в мире невиданным размахом терроризма. Его главной источник – исламские страны с их религиозным фанатизмом, нищетой, с их откровенной ненавистью и подспудной завистью к сытому благополучию Запада.

Но и на Западе начало нового века тоже совпало с очередным подъемом революционного движения. В первых рядах шла, как всегда, молодежь. На улицы европейских и североамериканских городов выплескивались – по всякому поводу и без повода – шумные демонстрации. В них дружно участвовали анархисты, антиглобалисты, борцы против экологического загрязнения, прочие «революционеры» всех мастей. Экстремистские лозунги, стычки с полицией, разбитые окна, перевернутые автомобили. Разрушать, Майки, всегда проще, чем созидать… Что объединяло всех этих молодых крикунов, таких разных по своим устремлениям? Тогда, находясь в их рядах, я наблюдал их как бы изнутри. Теперь, «на пороге вечности», вглядываюсь уже со стороны. Думаю, общим для большинства «революционеров» был все тот же подспудный комплекс неполноценности. Не сумев найти своего места в этом непростом мире, всю вину они перекладывали на него… Участникам демонстраций было так приятно ощущать собственную значимость. О них на первых полосах писали газеты, сообщало телевидение. Их воспринимали всерьез даже главы могущественных государств Запада, привлекая для охраны своих ежегодных совещаний усиленные отряды полиции, воинские подразделения…