Необыкновенные приключения юных кубанцев - [24]

Оправдания Андрей вряд ли слышал. Остекленелым взглядом, потрясённый услышанным, молча и тупо смотрел перед собой, ничего не видя сквозь навернувшиеся слёзы.

— Во двор не заходил? — спросил уже на подходе к борисову подворью.

— Там было полно соседей. Хотел узнать, что и как, но меня завернули, сказали — пока нельзя.

Убедившись, что с матерью всё в порядке, возвращаться Андрей передумал, и когда Борис прошёл в свою калитку, направился к Марте. Там его уже поджидали.

— Дома всё благополучно? — поинтересовалась Ольга Готлобовна.

— С мамой? Нормально…

— Ну и хорошо, что нормально. Хотя по твоему виду этого не скажешь, — От неё не ускользнуло угнетённое состояние паренька, но расспрашивать не стала. — Можете отправляться, — разрешила дочери.

Перемена не осталась незамеченной и для Марты. Передавая влажную ещё рубашку (успела «простирнуть»), она посмотрела оценивающим взглядом.

— Ты чё так смотришь? — заметил он.

— Какой-то ты не такой… — пожала плечом. — И могу поспорить, что ты не подкрепился.

Убежала в хату и спустя несколько минут выволокла объёмистый узел. Андрей подхватил его, и они побежали к проезду в подсолнухах.

Здесь было по-вчерашнему душно, и они вскоре перешли на шаг. Андрей снял рубашку.

— Давай сюда, — запихнула в узел и её. — Духотища такая, что и я не против наполовину раздеться… Но вчера я вроде и недолго побыла раздетой, а кожа порозовела — даже мама заметила.

— Не ругала, что при мне была раздетой?

— Она у меня понятливая.

— Мне твоя мама тоже очень понравилась… Ты шаровары скинь до лимана. И давай не сильно спешить, сёдни — не вчера.

— Ага, человек там ждет — не дождется… Ну-ка, два дня не евши! Да, я ж тебе пирожков прихватила. С картошкой. Будешь?

— Давай. Как ты догадалась, что я не поел дома?

— Что-то подсказало… И ещё мне показалось, что ты плакал. Вкусные? — не дождавшись ни подтверждения, ни отрицания, спросила видя, как он уписывает за обе щёки.

— Очень! У твоей мамы — золотые руки.

— Эти я делала сама, — похвалилась она.

— Сурьёзно? Тогда у вас у обоих золотые. И руки, и сердца.

— Спасибо. Только не у «обоих», а у «обеих». Запомни.

Оттого ли, что угодила с пирожками, или по душе пришелся комплимент, а скорее и то и другое стали причиной прекрасного настроения. У неё. Держась за узел с другой стороны, шла едва ли не вприпрыжку, ловила взгляд спутника, всякий раз улыбаясь, пыталась разговорить. Но тому было не до веселья. Гнетущая борисова весть не выходила из головы ни на минуту. Тёть Шуру он любил, как родную, и невозможно было смириться с мыслью, что её уже нет в живых… А Варя — сердце кровью обливается, как подумаешь, какие несчастья свалились на ее голову. Ох, Варя, Варя, за что же судьба обошлась с тобой так жестоко? А как смотреть теперь в глаза Ваньку, куда деться от позора, ведь она его так любит!..

— Андрюша, ты пришёл чем-то расстроенный, — заметила она ему наконец. — И сейчас, вижу, не в настроении…

— Откуда ему взяться после всего, что произошло, — ответил, не вдаваясь в суть, вздохнул и снова умолк надолго.

Он решил не говорить ей о случившемся — всё равно ведъ узнает, так пусть лучше от кого другого. Язык не поворачивался говорить с девчонкой о таком. Она, может, и слова-то такого ещё не слыхала — «насильничать»; спросит, что это такое, а как объяснишь?

Лишь у лимана разговор возобновился. Марта не сдержалась, чтоб не набрать букет цветов. Каждому новому радовалась, как дитя конфете.

— Скажи, чудная гроздь? — поделилась восхищением с ним. — Не знаешь, как называется?

— Заячий горошек, — ответил безразлично.

— Понюхай, какой изумительный запах! — предложила другой экземпляр.

— Запах, как запах, ничего особенного… И вобше, нюхай ты их сама, — отмахнулся от очередного «чуда».

Заметил: обиделась. Осудил себя за невоспитанность: всю дорогу молчал, как сыч, да ещё и нагрубил ни за что. Она-то ведь не знает, что у него тяжко на душе. Через силу улыбнулся:

— Нет, они, конешно, очень красивые и душистые. Особенно этот. Дай-ка нюхну. — Понюхал, покрутил в пальцах. — Пахнет, как мёд. А как будет по-немецкому цветы?

— По-немецки, — поправила она. — Один — ди блюме, а если много — «блюмен».

— А это самое… как сказать: я люблю цветы?

— Ихь либе блюмен.

— Их либэ блюмен, — дважды повторил он. — А как по-немецки местоимение «тебя»?

— Дихь… — она задержала на нём взгляд. — А зачем тебе знать?

— Так просто… Спросил из любопытства. Мы с пацанами тоже придумали что-то вроде немецкого, — поспешил он переменить тему разговора. — Когда в войну играли.

— Интересно! Скажи что-нибудь на своём немецком.

— Пожалста: спаты-спакра-спаси-спава-спая спаде-спаво-спачка, — протараторил «немец».

— Тарабарщина какая-то, а не немецкий, — пожала она плечами.

— Сперворазу никто не понимает, эт точно. Но потом быстро научается и понимать, и разговаривать.

— Как быстро — за неделю, за месяц?

— Ежли догадливый, то и за час можно.

Марта посмотрела на него с сомнением, как бы говоря: ну и мастер ты заливать!

— Всё очень даже просто, — стал ей объяснять. — Слово разбиваем на слоги, например: ха-та. Потом перед каждым слогом произносим какую-нибудь приставку, допустим — «спа». Получается: спаха-спата. Уловила?