Необыкновенные приключения юных кубанцев - [23]

Шрифт
Интервал

— Этот ихний старшой — он про меня спрашивал?

— Интересовался…. Ты ему палец, что ли, повредил; грозился пристрелить. Но я сказала, что вы убежали в подсолнухи, где вас разве что с собаками разыщешь.

— Я, конешно, придал вам хлопот… Извините. Не думал, что так обернется.

— Он, мама, нашего петушка от явной смерти спас, — похвалилась Марта.

— Да? Каким же образом?

— Этот чёрт хотел и его подстрелить, а Андрей запустил в него из рогатки — в петуха, конечно, — тот и убежал. Этим, кстати, себя и обнаружил — Скорее, некстати. Поступок, конечно, благородный, но не стоило так рисковать из-за птицы, — не одобрила и она.

— Мама, можно, мы сейчас же и отправимся к Александру Сергеевичу? А то он там волнуется! И голодный.

— Сперва покормлю вас — и бегите. Сними-ка свою окровавленную, надень рудикову, — предложила Андрею.

— Мне нужно домой наведаться, — сказал он, сняв рубашку. — Мама, небось, переживает за меня, а у неё больное сердце. Там и подкреплюсь, Солнце близилось к полудню, набирала силу жара. Череду пастухи — ими сегодня были женщины — обеспокоенные случившимся, тронули с пастбища раньше обычного, и она уже шла по хутору. Впереди всех трусцой бежала корова по кличке Свинья (прозванная так ребятами за исключительно «ехидный характер») она спешила укрыться — от мух и оводов в прохладном хлеву. Ей, однако, пришлось перейти на шаг почти у родного подворья: в идущем спереди мальчугане узнала одного из тех, кто частенько «угощал» по рогам. Это был Борис.

— Привет, Шенкобрысь, ты откуда чешешь? — остановил его Андрей.

— От Веры-Мегеры, а ты? — обменялись рукопожатием.

— Мать мою, случаем, не видел? — Он подумал, что если дома всё в порядке, то попросит приятеля вернуться и сообщить ей, мол, «с ним всё благополучно». А сам вернётся, давно ведь должны быть на островке.

— Токо сичас видел. Правда, издаля, — сообщил Борис. — А ты разве еще дома не был?

— Ты, как всегда, догадлив…

— И ничего не знаешь? — удивился тот.

— А что я должен, по-твоему, знать?

— Так ведь соседку ж твою эти гады убили!..

— Какую соседку, ты чё буровишь!..

— Да тёть Шуру Сломову! Своими глазами видел…

— Как, за что?

— За Варьку заступалась. Ну, и…

— За Варьку? Говори толком, что ты цедишь по слову! — волнуясь, потребовал сосед Сломовых.

— Да язык не поворачивается говорить такое… Придёшь — сам узнаешь. А я спешу — не знаю ещё, как там мои.

— Я проходил мимо, видел и мать, и Степашку: живы и здоровы. Давай расскажи, раз видел собственными глазами, — настоял Андрей.

— Ну… — начал тот неохотно, издалека. — Я как раз был у Веры, помогал резать яблоки на сушку, когда нагрянули эти выродки… — Они не спеша двинулись в сторону борисова подворья. — Как токо заслышали стрельбу, сразу за пацанов — и на огород в кукурузу. При-таились, слушаем, что происходит на хуторе. Сперва все было тихо потом пошла стрельба. Одиночная, но перед этим несколько раз вроде как из тяжёлого пулемёта. Причём, на моём краю. Неужли, думаем, расстреливают людей? Говорю Вере: сбегаю домой, узнаю, как там мои — может, уже и в живых нет. Она боится оставаться одна (тёть Лиза куда-то отлучилась), но отпустила. Ну, крадусь, значит, огородами, чтоб не попасться им на глаза. Токо из вашей кукурузы нырнул в сломовские подсолнухи, слышу, кто-то визжит. Варька, что ли, думаю… Завернул в ихний сад, добегаю до краю — так и есть: два здоровенных лба волокут её к ореху, что возле колодезя. У переднего в руке железный автомат, с длинным та-ким рожком. Я сперва подумал, что расстреливать, но потом дошло… Она, конешно, вырывается, визжит, как резаная, отбивается ногами, пытается укусить… А этот, ж-жупел, который второй-то, накрутил косу на руку, оттягивает ей голову назад, а у самого, козла, пасть нараспашку — ему, скоту, смешно… А у меня — ну ничего в руках. Что делать? Я — к вам во двор, думал, найду тебя, что-нибудь придумаем; а там тожеть фрицы и больше никого.

— Нужно было сразу же бежать за Ваньком, — вставил слово Андрей, тупо глядя перед собой.

— А ну как и его тожеть нет дома? Токо время потеряю. Нашёл кирпичину — и назад: будь что будет, думаю, а издеваться не позволю! Ещё издаля замечаю: автомат висит на суку, а они возятся с нею поодаль. Бросил кирпич, крадусь к автомату, ещё бы несколько секунд!.. а тут, откуда ни возьмись, — тёть Шура. Подбежала да как вцепится одному в патлы! Что ж ты, кричит, с дитём-то делаешь, морда бесстыжая! А другой — хвать автомат да по голове её хрясь… Она и повалилась.

Борис умолк, удрученно глядя себе под ноги.

— А что ж с Варей, её не отпустили? — с надеждой в голосе поднял Андрей на него глаза.

— Какой там!.. — Борис снова умолк, не в силах продолжать. — Ты бы слышал, как она кричала, звала на помощь… А потом замолкла, как если б ей рот зажали.

— И ты на всё это спокойно глядел? — с осуждением упрекнул Андрей товарища. — Надо ж было что-то делать!

— Что я мог сделать с пустыми руками? А у него автомат: взял наизготовку и зырит по сторонам, не бежит ли ещё кто на выручку. А насчёт «спокойно» — думаешь, мне не больно было всё это видеть… слушать, как она зовёт: спасите, где ж вы все подевались?.


Рекомендуем почитать
Вестники Судного дня

Когда Человек предстал перед Богом, он сказал ему: Господин мой, я всё испытал в жизни. Был сир и убог, власти притесняли меня, голодал, кров мой разрушен, дети и жена оставили меня. Люди обходят меня с презрением и никому нет до меня дела. Разве я не познал все тяготы жизни и не заслужил Твоего прощения?На что Бог ответил ему: Ты не дрожал в промёрзшем окопе, не бежал безумным в последнюю атаку, хватая грудью свинец, не валялся в ночи на стылой земле с разорванным осколками животом. Ты не был на войне, а потому не знаешь о жизни ничего.Книга «Вестники Судного дня» рассказывает о жуткой правде прошедшей Великой войны.


Тамбов. Хроника плена. Воспоминания

До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.


Великая Отечественная война глазами ребенка

Излагается судьба одной семьи в тяжёлые военные годы. Автору хотелось рассказать потомкам, как и чем люди жили в это время, во что верили, о чем мечтали, на что надеялись.Адресуется широкому кругу читателей.Болкунов Анатолий Васильевич — старший преподаватель медицинской подготовки Кубанского Государственного Университета кафедры гражданской обороны, капитан медицинской службы.


С отцами вместе

Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.


Из боя в бой

Эта книга посвящена дважды Герою Советского Союза Маршалу Советского Союза К. К. Рокоссовскому.В центре внимания писателя — отдельные эпизоды из истории Великой Отечественной войны, в которых наиболее ярко проявились полководческий талант Рокоссовского, его мужество, человеческое обаяние, принципиальность и настойчивость коммуниста.


Катынь. Post mortem

Роман известного польского писателя и сценариста Анджея Мулярчика, ставший основой киношедевра великого польского режиссера Анджея Вайды. Простым, почти документальным языком автор рассказывает о страшной катастрофе в небольшом селе под Смоленском, в которой погибли тысячи польских офицеров. Трагичность и актуальность темы заставляет задуматься не только о неумолимости хода мировой истории, но и о прощении ради блага своих детей, которым предстоит жить дальше. Это книга о вере, боли и никогда не умирающей надежде.