Необыкновенные приключения юных кубанцев - [26]

— Так скоро? Но обещайте хоть соблюдать осторожность, когда будете менять повязку.

— Обещаю. — улыбнулся выздоравливающий.

— Дять Саша, а чё вы так скоро? Нехай бы поджила рука, а потом уж и…

— Так надо, сынок. «Куй железо, пока горячо».

— Вобще, понял. Но ежли не получится, то возвращайтесь к нам, ладно? У нас с ребятами есть надёжное укрытие. А лодка будет ждать вас у берега.

— Спасибо, воспользуюсь твоим предложением обязательно. Наведаюсь дня через два-три.

Андрей догадался, что в записке указан адрес явки, где лётчику помогут связаться «с кем нужно», то есть со своими. И ещё — что Ольга Готлобовна как-то причастна к оставленному нашими подполью «для организации партизанской борьбы», как выразился дять Саша.

Предвидя скорое расставание, может быть — навсегда, он спросил:

— Дять Саша, может хуть вы знаете: наши скоро вернутся?

— Не стану, Андрюша, врать: я этого не знаю. Но в одно верю твердо — вернутся обязательно!

— И ещё хочу спросить… Он вам сильно нужен? — кивнул на кобуру.

— Ну как же, конечно нужен. Им много врагов не уничтожишь, но если случится безвыходное положение, жизнь подороже продать можно. А зачем тебе пистолет?

— Пока и сам не знаю. Просто у нас с ребятами нет никакого оружия, а оно…

— Вам и иметь его ещё рано. Не детское это дело — воевать. Вы должны выжить обязательно. Чтобы отстраивать страну и продолжить начатое нами.

— А разве не может и у нас случиться так… ну, чтоб подороже. Наши вернутся нескоро — может, через месяц, а то и полгода. Что ж нам, молча терпеть издевательства?

В словах Андрея столько было решимости и недетского гнева, что Александр Сергеевич, вздохнув, заметил:

— Я тебя понимаю… Но и ты должен меня понять. — Достал записку и ещё раз внимательно прошёлся по строчкам, как бы запоминая написанное наизусть.

— Станица Ивановская, знакомое название, — произнёс вслух. — Это где-то недалеко отсюда?

— А вон она виднеется, — показал Андрей на юг. — Видите купол церкви? Там не церква, а настоящий дворец. Километров десять отсюда.

— Понятно. Тут вот сказано, чтобы я эту записку уничтожил на ваших глазах. Спички нынче дефицит, но давай, Андрюша, одну испортим. Ты, похоже, не куришь? В тайнике курева не нашлось.

— Мне что, делать больше нечего, как мозги дурманом затуманивать? И ребята наши никто такой дурью не мается. — Он зажёг спичку, записка вспыхнула. — А вы курите?

— Курил… Но — брошу «такой дурью маяться». А теперь — он достал из кармана часы, — прими, Андрей, вот это в подарок и на память. Не отказывайся, ты их заслужил. Ну и что, если золотые. Бери, Андрюша, не обижай! А это, — снял кольцо с пальца, тоже золотое, — тебе, сестричка. Да, дочка, оно обручальное. Только все мои погибли — и жена, и двое ребятишек… Пусть останется тебе в знак моего глубокого уважения и благодарности.

Ребята ни в какую не соглашались принимать столь дорогие подарки, пока лётчик не привёл ещё один веский довод:

— Мне предстоит погулять по вражьим тылам, и с такими блестящими игрушками это небезопасно.

— Но часы-то, — упирался Андрей, — вам же без них никак нельзя!

— Давай считать дело решенным, — твёрдо настоял на своём даритель. — И будем, пожалуй, прощаться. Я доеду с вами до берега, покажете, где тут у вас пристань. Лодка останется в моём распоряжении, постараюсь управиться с нею одной рукой. Если дня через три-четыре найдете её у берега, значит, я свои дела устроил и сюда уже не вернусь. Ну, а если её не будет…

— Я доберусь до вас вплавь, не беспокойтесь, — заверил Андрей.

— Значит, договорились.

И вот лодка ткнулась в берег. Прощаясь с ребятами за руку, Александр Сергеевич сказал:

— Славные вы ребятки! И друг дружки стоите. Желаю вам долгой дружбы. Хотелось бы встретиться с вами ещё. После войны, если останусь жив, обязательно вас разыщу!

Возвращались налегке. Уже отдалясь, Марта вспомнила про букетик, пристроенный в воду накануне, чтоб не завял; но возвращаться не стали. Набирать новый она тоже сочла неуместным, понимая, что её напарнику не до цветов. Он снова стал угрюм и неразговорчив. Недоумевала: почему не поделился с нею горем и отмалчивается теперь? Но из тактичности вопросов не задавала: сочтёт нужным — скажет сам. Лишь на подходе к кладбищу Андрей нарушил молчанку, спросив:

— Тебе, Марта, сколько лет — уже есть тринадцать?

— Ты что, мне уже четырнадцать! Правда, исполнится в сентябре.

— А какого числа?

— Четырнадцатого.

— Интересное совпадение! Хорошо, что не тринадцать и не тринадцатого числа: говорят, несчастливое. А мне в октябре уже пятнадцать стукнет. И тоже пятнадцатого.

— Надо ж так случиться! — удивилась и она. — А ведь такое совпадение бывает только раз в жизни.

— Эт точно… — согласился он, думая, однако, о чём-то своем. Помолчав, подал голос снова: — Это самое… Извини, конешно, за такой вопрос… Ты слыхала такое слово — «снасильничать?»

Она посмотрела на него с удивлением.

— Допу-устим.

— И знаешь, что оно обозначает?

— Конечно. С десяти лет.

— Вот и хорошо, — сказал он с облегчением. — Хуть не нужно объяснять…

— А зачем тебе вдруг понадобилось?

— Понимаешь… Мы о ней говорили, о Варе.

— Ну и что с того? — всё ещё не могла взять в толк она. — Постой, постой… неужели её…