Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 5. Том II - [8]

В простоте души своей Катя вначале верила этим заявлениям и ничего не подозревала, но вот однажды, когда она сдавала выручку за спирт, бухгалтер предложил ей из этой выручки взять некоторую сумму денег. Она, конечно, отказалась и возмутилась. В течение нескольких дней она раздумывала, с чего это бухгалтер оказался таким «добрым», и начала подозревать, что с передаваемым для продажи спиртом происходят какие-то махинации.

Поэтому, увидев у себя в ларьке прокурора, она полагала, что Полякова и явилась для расследования этого дела.

Каково же было ее удивление, когда Полякова, заметив, что в основном выдача муки закончилась, сказала:

– Ну теперь, Екатерина Петровна, закрывайте свою лавочку и пойдемте к вам домой, мне нужно с вами поговорить.

Катя смутилась. У нее дома был невероятный беспорядок. По-настоящему она не была дома три дня. Прибегала только поспать несколько часов. Эла, занятая учебой, тоже за порядком не очень-то следила. Ей еле хватало времени приготовить что-либо поесть ребятам да маме. Ну, а младшие больше только все раскидывали, чем прибирали, особенно Майя.

Поэтому она несмело спросила:

– Товарищ Полякова, а нельзя ли поговорить здесь? Тем более что и все документы по моей работе я здесь в ларьке храню.

Смущение Алешкиной и ее предложение насторожили Полякову: «Неужели она боится меня в дом пускать?»

И прокурор еще настойчивее повторила:

– Нет, пойдемте к вам. Я хочу поговорить с вами дома… Да я и проголодалась. Из Майского-то выехала в 6 часов, а сейчас уже скоро пять. Покормите меня чем-нибудь?

Катя еще более смутилась. Она сегодня дома не была, прямо с мельницы, где получала муку, приехала в ларек. Сама тоже еще ничего не ела. А что там сумела приготовить старшая дочь, и осталось ли ей что-либо, как младшие пришли из школы, это вопрос. «Ну, хлеб-то, наверно, не весь съели – они ей всегда краюшку оставляли, раздумывала она. – Ну что же, матушка, раз ты настаиваешь, пойдем, – уже сердито подумала она. – Посмотри, как здесь, в Александровке, семьи фронтовиков живут». Она знала, что в Майском, в других городах семьям фронтовиков выдаются специальные пайки и, хотя они были невелики, но дети имели и кашу, и масло, иногда и мясо, и сахар. Здесь же, кроме муки, не получали ничего, а на базаре покупать было не на что.

«Вот еще навязалась гостья, – опять с неудовольствием подумала Катя. – Ну да ладно, сама будет виновата».

Ну, что же – сказала она, – я вас специально не приглашала, потому что, честно говоря, я сама еще сегодня дома не была. Муки у меня не было. Вот сейчас только принесу, так что не знаю, чем вас и угостить смогу. Хлеба там, может, немного найдется, да где-то был у меня небольшой кусочек свинины. Если его Эла не израсходовала, сварим похлебку. Картошка есть. Наверно, и мамалыга есть. Сейчас возьму немного повидла и вот будем этим угощаться.

Катя взяла приготовленный мешочек с мукой, еще раз проверила правильность его веса, наложила в стеклянную банку немного повидла, за все это положила в кассу деньги, заперла ее и сказала:

– Пойдемте, я готова. Только предупреждаю, у меня очень злая собака, она на цепи, но цепь длинная и позволяет ей бегать по всему двору, вы постойте у калитки, я ее покороче привяжу, тогда и пройдете.

– Маша, – обернулась она к вахтерше, – я пока ларек закрою. Пойду поесть. Тут еще несколько человек муку не получили, может, и другие покупатели подойдут. Скажите, что часа через два приду и снова открою ларек.

До дома Алешкиной они шли молча.

Катя ждала вопросов прокурора, а та упорно молчала. Она думала: «Неужели эта молодая и такая симпатичная и, видимо, до невероятности усталая женщина искусно притворяется? Может быть, и дома у нее показная бедность, а на самом деле где-нибудь припрятаны запасы продуктов и промтоваров? Да, нет. Не может быть, уж больно она проста… А, впрочем, чем черт не шутит!»

Но вот они подошли к маленькому, в два оконца саманному домику, обнесенному плетнем, и Катя сказала:

– Ну вот и наши хоромы. Сейчас я Полкана привяжу, тогда и проходите.

Во дворе бегала огромная рыжая собака, помесь кавказской овчарки с дворняжкой. Она была худа, лохмата и, очевидно, невероятно зла. Ее злобный лай при виде незнакомого человека дошел до неистовства. Кате стоило немалого труда успокоить разбушевавшегося пса, затащить его в хлевушек, заложить запор палкой и лишь после этого она сказала:

– Пожалуйста, товарищ Полякова, проходите, он теперь не страшен. Они зашли в дом.

Полякова недоуменно остановилась на пороге. Она ожидала увидеть или роскошь, или показную бедность. Но то, что увидела она, ее ошеломило. Детей дома не было. Они, поев, убежали куда-то играть. И Полякова смогла осмотреть все как следует. Всюду выглядывала прямая нищета. Первая часть домика на земляном полу с одним подслеповатым оконцем, остывшей, ничем не прикрытой, местами облупившейся печью, с колченогим столом, такими же двумя табуретками и небольшой лавкой. Полка на стене, почти лишенная посуды, старое ведро с водой, стоявшее на низенькой деревянной скамейке у двери, – вот, собственно, и вся обстановка этой части жилья.