Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 5. Том II - [27]

Еще перед отъездом из Бромберга начальник эвакопункта Крестовский предупредил Алешкина, что поскольку госпиталь укомплектован врачами полностью, а с появлением Прянишникова в госпитале действительно были заняты все 8 врачебных должностей, то надеяться на дополнительные врачебные должности не следует. Надо будет справляться своими силами.

Раздумывая над создавшимся положением, Борис бродил по двору того дома, где размещался госпиталь. Он решил отдохнуть до 8 часов утра, а сейчас использовать вечер для решения административных вопросов.

В одном из углов двора, где были сосредоточены все машины госпиталя, Борис увидел группу людей, среди них были Захаров и Гольдберг. Они доложили, что продовольствия осталось совсем немного, не более чем на три дня. Дело в том, что в подвалах были найдены, кроме раненых, много голодающих людей. Пришлось госпиталю из своих запасов организовать питание и этих несчастных. Кроме того, в распоряжении госпиталя совсем не было белья, особенно женского. Все это Гольдберг надеялся выхлопотать в эвакопункте. Местные воинские части сами испытывали нужду в продовольствии и помочь ничем не могли.

Договорились подготовить грузовую машину ЗИС-5 к концу следующего дня с тем, чтобы Гольдберг съездил в Бромберг. На этом и разошлись.

Однако решение этих вопросов проблемы с медицинскими кадрами не решало, а что решение необходимо, становилось яснее не только с каждым днем, но и с каждым часом. Раненые и больные поляки уже узнали от своих сограждан о появлении какой-то лечебницы и спешили в нее за медпомощью.

Теперь уже появлялись в приемном покое (сортировочной) не столько те, которых приводили или приносили санитары и дружинницы, все еще бродившие по подвалам, но и те, кто разыскал госпиталь самостоятельно. Далеко не все из них могли быть после оказания помощи отправлены назад. Многих приходилось госпитализировать. И, если с санитарками дело обстояло хорошо, так как многие женщины, пришедшие в госпиталь за помощью, охотно оставались там работать как санитарки, то с врачами и фельдшерами дело обстояло плохо.

Так продолжалось около недели. В один из последних дней этой недели Минаева перед появлением в операционной обошла все палаты и доложила, что в госпитале находится уже более 500 больных. Начали готовить под палаты и второй этаж, основательно стеснив разместившийся там персонал госпиталя.

Алешкин решил проверить все это сам. Обойдя все помещения здания и убедившись, что несмотря на тесноту (кое-где на двух кроватях лежали по трое), все пострадавшие накормлены, обработаны, медсестры работают четко и слажено. Палатные врачи, а их было 4 человека, хотя и работают с перегрузкой, но равномерно сменяются через каждые 12 часов. Одним словом, все как будто в относительном порядке.

Пройдя из хирургического отделения в терапевтическое, где под руководством Батюшкова работал польский врач, Борис в который уже раз подумал: «Неужели в таком сравнительно большом городе совсем не было врачей, где же они? Или всех немцы угнали, или погибли?»

И он, бегло осмотрев терапевтическое отделение, обратился с этим вопросом к врачу-поляку. Естественно, разговор велся на польском языке. Услыхав родную речь, уже пожилой и, очевидно, чрезвычайно уставший врач, как-то оживился и довольно бодро стал отвечать на поставленные вопросы.

От него Алешкин узнал, что в городе было много врачей. Большая часть из них – евреи, погибли в первые дни оккупации. Фашисты в свое время куда-то их вывезли, обещая им хорошую работу. Потом мы узнали, что они попали в лагеря. Из остальных всех, кто был немного помоложе меня, немцы угнали на Запад, как простых рабочих. Остались только старики, но и их было еще порядочно. Они занимались частной практикой, как и он, так как все лечебные учреждения фашисты закрыли. При отступлении они, как и остальные старики, женщины и дети были оставлены в городе. С началом боев за город кое-кто, наверное, выехал, но большинство, по-видимому, продолжает сидеть в подвалах своих разрушенных домов и так же, как и он до этого, не знают о работе вашего госпиталя. Он сказал, что дома у него есть специальная адресная книга, где написаны фамилии и адреса всех врачей города. Книгу эту вместе с другими он перенес в подвал, где жил последние дни. Он может за ней сходить, тем более что стрельба как будто утихла.

Борис поговорил с Батюшковым и попросил отпустить поляка. Правда, тот был не очень доволен этим. Он заметил:

– Вот посмотрите, товарищ начальник, удерет этот полячишка. Спрячется опять где-нибудь… А так от него все-таки польза была.

Но Алешкин почему-то поверил в искреннее желание Скопиньского (такова была фамилия этого врача) помочь в лечении своих сограждан и разрешил выпустить его с территории госпиталя.

Ведь, конечно, всю территорию, занимаемую госпиталем, тщательно охраняли, Добин выставил порядочное число постов, и сам остался бессменным караульным начальником. Да и Васильев выполнил просьбу Алешкина и добился приказания генерала Комарова о выделении для охраны госпиталя взвода автоматчиков.

Эта мера предосторожности была не лишней. По донесениям из некоторых групп, разыскивающих раненых, они в подвалах и подземных ходах, которых здесь встречалось немало, сталкивались чуть ли не лицом к лицу с одиночными фрицами, которые, завидев группу красноармейцев (ведь в полутьме они не могли разглядеть, что это в основном женщины, тем более, что все дружинницы и медсестры, отправляясь в эти походы, одевали ватные брюки и телогрейки и вооружались автоматами), бросались наутек.