Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 5. Том II - [25]

Сегодня было тихо.

Борис чувствовал себя лучше. Голова не болела, озноб, который мучил его вчера вечером, прекратился. Когда он приподнялся, то почувствовал небольшую слабость и головокружение. Но на такие мелочи в то время внимания не обращали.

Алешкин сел и начал одеваться. В комнате было довольно прохладно, а большая чугунная печка, стоявшая в одном из углов комнаты, была холодна. Около нее лежала кучка дров.

Борис позвал Игнатьича, чтобы приказать ему затопить печку. Однако тот не отозвался. Не вбежал в комнату, сообщавшуюся с кухней и Джек, что он неминуемо сделал бы при звуках голоса своего хозяина.

Борис удивился.

«Куда же они подевались-то?» – подумал он.

И надо сказать, что то, что его оставили здесь одного, его встревожило. Он поднялся, прошел на кухню и, убедившись, что она пуста, вернулся в комнату, растопил печку, поставил не нее чайник, чтобы разогреть, а затем решил пойти в госпиталь и выяснить, в чем дело. Поставив чайник, он вновь задумался.

«А вдруг госпиталь заняли немцы, а его просто не заметили… Проспал госпиталь! Вот это да!» – подумал он.

После таких мыслей ему стало не до чая. Он проглотил кружку еще не вполне согревшегося чая и направился к зданию, занимаемому госпиталем.

По дороге он услышал, как стучит движок госпиталя. Света в городе не было, станция разрушена, и это его немного успокоило.

«Если движок работает, значит в госпитале все в порядке…»

Подходя к ограде, окружающей госпиталь, он увидел, как ко двору подводили и подносили женщин, детей, стариков почти беспрерывным потоком. Большинство из них были неумело перевязаны, видимо, первыми попавшимися под руку тряпками, кое-кто вообще не имел никаких повязок. Все они были очень истощены.

Борис торопливо пересекал двор госпиталя, когда навстречу ему попался Игнатьич с лопатой на плече и с каким-то странным выражением лица. Алешкин встревожился:

– Игнатьич, что случилось? Ты что такой?

Игнатьич смахнул со щеки слезу и печально сказал:

– У нас Джека больше нет.

– Как это нет?

– Да так и нет… Пристрелили его…

– Да кто пристрелил, за что?

– Не знаю, должно быть, кто-нибудь из наших автоматчиков, разведчиков. Они ведь тут по этой части города пути подхода к крепости ищут. Наверно, увидели его, решили, что это немецкая собака и пристрелили.

– Да ты откуда это знаешь? Что видел, что ли, или рассказал кто?

– Нет… Я его вчера вечером гулять выпустил… Думал, что он, как всегда, через полчаса или через час лапой заскребет в дверь…

А тут нет. Я заснул. Проснулся часов в шесть. Джека нет. Где же он, думаю. Неужто заблудился, а может, кто и приманил… Да ведь он не такой, ни к кому не пойдет. Ну, вышел я, чтобы поискать его, зову, свищу. Джека нет. Пошел я вокруг побродить, свернул в один переулок, в другой, там тропка к кладбищу идет. Я по ней решил пройти. Шагов 20 прошел, смотрю, собака убитая на дороге лежит. Подошел ближе – Джек! Уже и закоченел. Наверно, вечером пристрелили, прямо в голову. И так мне его жалко стало. Как человека прямо, ну, думаю, прожили мы с Джеком и блокаду, и сквозь пол-России прошли, вот теперь уже и в Польше… Не могу его я так бросить. Дай похороню как следует. Вернулся в госпиталь, взял у старшины лопату, пошел к тому месту, куда его с дороги оттащил, вырыл там яму, закопал его. Теперь вот домой иду. Помяну его.

– Ну ладно, иди. Вечером вместе еще Джека помянем. Жаль пса. Я к нему тоже здорово привык. Главное, так нелепо погиб-то, – и Алешкин направился в здание госпиталя.

В операционно-перевязочном блоке работа шла полным ходом. В помещении, отведенном под сортировку, находилось человек 30 поляков самого разного возраста и пола. Среди них ходил доктор Батюшков, выявлял, нет ли среди них терапевтических и инфекционных больных. При подозрении он таких немедленно с санитаром направлял в комнату, отведенную для подобных больных.

Из его рассказа Борис узнал, что Минаева и Феофанова работали всю ночь. Что с вечера народу было немного, но вот теперь наши группы приводят и приносят все новых и новых раненых и больных.

– У многих дистрофия, – сказал он, – обе женщины уже выбились из сил. Борис надел халат, прошел в операционный блок и потребовал, чтобы врачи Минаева и Феофанова отправились немедленно отдыхать, сказав, что весь день он будет работать вместе с врачом Прянишниковым, которого им дали в эвакопункте и который за это время тоже отдохнул.

От Батюшкова Алешкин узнал, что одна группа сумела разыскать врача-терапевта, поляка, который сейчас уже работает с больными.

– Между прочим, – сказал Батюшков, – начальник аптеки Ильюшенко нашла в подвале этого дома аптечный склад, в котором много медикаментов и перевязочного материала.

Это известие обрадовало Бориса, он подумал: ну, значит, теперь в Бромберг за этим посылать не придется, а только за продуктами. Генерал Жуков говорил, что продсклады должны подойти со дня на день. Пока-то еще, наверно, дней на пять хватит. Надо будет позвать Захарова, выяснить.

Но этого делать не пришлось. К нему подошла Шуйская, она только что бегала в аптеку за какими-то медикаментами и на дворе видела Игнатьича. Борис сказал: