Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 5. Том II - [26]

– Ты бы шла отдохнуть, ведь всю ночь по подвалам лазила, наверно, устала?

– Да нет, я не устала. Я только один раз сходила. Мы привели пятерых, и Журкина меня здесь оставила. Здесь было много работы, а затем я часов с 4 до 8 поспала. Ты-то как?

– Я здоров, а вот Игнатьич говорит, что Джека нет.

– Да, я уж знаю, он и мне говорил. Я, признаться, уж и всплакнула о нем. Жалко. Ну, да тут сейчас столько работы, что не о нем, а об этих людях думать надо. Ранения несложные. Тяжелые давно уже померли. В подвалах полно мертвецов. А эта вот, – она кивнула головой на стол, – выжила, но останется ли жива, не знаю. Да и другие-то тоже так истощали, прямо кожа и кости. Хуже, чем под Ленинградом. Некоторые недели по две ничего не ели.

Весь этот разговор происходил в то время, пока Борис мыл руки. Когда он закончил и обработал руки спиртом, йодом, надел при помощи одной из сестер перчатки, стерильный халат, маску и подошел к одному из операционных столов, около которого стояла уже успевшая помыться и одеться Шуйская. Он поразился, увидев на столе худенькую-худенькую маленькую девочку. Она была ранена в живот. Снаружи ранка была невелика и уже покрылась корочкой, по форме ранение было осколочное. Но кто его знает, что мог натворить этот осколок там, внутри. Нужно было делать пробную лапаротомию. Обследовать брюшную полость, произвести необходимые манипуляции с ее поврежденными органами. А Борис просто боялся тронуть эту девочку, такой она казалась хрупкой.

Конечно, ни о каком наркозе не могло быть и речи. Она бы его не выдержала. Между прочим, именно поэтому Минаева, всегда оперировавшая на брюшной полости с эфирным наркозом, и не трогала эту раненую.

Ведь уже все знали, что майор Алешкин под местной анестезией может сделать самую сложную операцию. Он это доказывал уже не раз.

Борис обратился к девочке, испуганно смотревшей на него большими голубыми глазами. Она, очевидно, очень боялась, но даже плакать была не в силах.

Он решил, чтобы успокоить ее, заговорить с ней по-польски:

– Добрый день, панна. Как вы себя чувствуете?

В глазах девочки мелькнула радостная искорка. Вместо ответа она спросила:

– Вы поляк? Вы меня не убьете?

– Я, хотя и не совсем поляк, но постараюсь вам помочь. Вы мне тоже помогите.

– Будем вместе лечить вас! Хорошо?

Девочка кивнула головой, но в глазах ее вновь мелькнуло недоверие:

– Сколько вам лет?

– Восемнадцать.

– Сколько?!

– Восемнадцать исполнилось еще в январе.

Борис взглянул на Шуйскую, которая, очевидно, поняла вопрос, она вздрогнула от ужаса, и из глаз ее показались непроизвольно слезы. Повернув лицо к перевязочной сестре, она попросила последнюю вытереть их.

Борис был поражен. Перед ним лежал скелетик, обтянутый кожей, девочки самое большее лет 12 и вдруг – 18… Он снова спросил:

– Когда вы были ранены?

Девушка задумалась на несколько мгновений, потом ответила:

– Наверно, недели две тому назад.

– Где вы были?

– В подвале.

– Что ели?

– Ничего… Пила воду из лужицы на полу.

Борис задумался. Затем тихонько ощупал живот раненой и справа, ближе к тазовой области, нашел небольшое уплотнение. Прослушал сердце девушки, посчитал пульс. Он был очень слабый и неровный. По его приказанию перевязочная медсестра измерила давление. Оказалось, 90/50. Но шока не было. Делать в таком случае пробную лапаротомию, даже под местной анестезией, было крайне опасно. Борис решился преступить медицинский канон, существовавший в то время при проникающих ранениях брюшной полости – «в любых случаях лапаротомия». Он приказал присыпать ранку стрептоцидом, перевязать ее, а на область уплотнения положить повязку с мазью Вишневского. Затем поручил одной из сестер вызвать санитара и отнести раненую в терапевтическое отделение. Передать там, чтобы больной ввели глюкозу капельным способом, обеспечили полный покой. Часа через два дали ложки две-три крепкого бульона. Сестра вызвала санитара. Эго был здоровый парень, поступивший из нового пополнения и не попавший в строевую часть по зрению. Григорьев, так была фамилия санитара, не стал перекладывать раненую девушку на носилки, он просто взял ее, как маленькую, завернутую в простыню, и так и отнес в терапевтическое отделение.

Впоследствии Борис рассказывал своим коллегам, что операция этой девушки, даже под местной анестезией, явилась бы настолько тяжелой, что она вряд ли бы ее перенесла. Так как с момента ранения прошло уже более двух недель, а общего перитонита не наступило, то, очевидно, поражение слепой или тонкой кишки было незначительно, и воспаление в брюшной полости локализовалось. Это подтверждал тот небольшой инфильтрат, который он нащупал. После ранения девушка две недели ничего не ела, да и до ранения голодала, поэтому он решил предоставить ей покой, помочь рассасыванию инфильтрата мазью Вишневского, давать сульфаниламидные препараты, поддержать силы больной вливаниями глюкозы и постепенно усиливать питание.

Забежав вперед, скажем, Ядвигу, так звали эту девушку, удалось спасти, и когда госпиталь уже покидал Грауденц, она была вне опасности и могла уже сидеть на постели.

После этой девушки Борису пришлось обработать еще человек 50 раненых самой разнообразной тяжести. Без перерыва он работал до 8 часов вечера. Почти столько же отработал и Прянишников со своей медсестрой. Когда Бориса сменила Минаева, а Прянишникова Феофанова, он понял, что такого напряжения, которое, несомненно, будет еще нарастать, работники госпиталя не выдержат. Нужна помощь.