Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 5. Том II - [15]

Конечно, рассказывал поляк, мы умудрялись через различные щели в паровозной будке незаметно для своих сторожей рассматривать Майданек-2 и успевали разглядеть и внешний вид красиво оформленной станции, и перрон, по вечерам ярко освещенный, и видеть за этим зданием ряды бараков. А немного в стороне высокую трубу, из которой временами шел густой черный дым.

Каждый такой эшелон на станции встречал оркестр, исполнявший самую жизнерадостную и веселую музыку.

Уже перед самым уходом германца нам удалось узнать, что все, кого мы привозили, предназначались на смерть, а под трубой находились печи, в которых сжигались трупы. Мы с бригадой, уже после прихода Красной армии, как-то раз были там, и с этих пор я не могу видеть равнодушно ни одного живого фашистского солдата. Когда я видел, как ваши красноармейцы вели колонны пленных фрицев, таких покорных и послушных любой команде, мне хотелось броситься в их толпу и своими руками душить их всех подряд.

– Как видите, я калека. – Он показал на деревяшку, привязанную к его правой ноге. – Ногу я потерял еще в 1939 году, из-за нее меня и не отправили на работу в Германию или в какой-нибудь лагерь. Наверно, поэтому не брали меня и наши партизаны, которых, хотя и немного, но здесь тоже было, – закончил свой рассказ Щербинский.

Выслушав кочегара, Борис загорелся желанием своими глазами посмотреть на этот Майданек № 2 (впоследствии он узнал, что так назывался один из филиалов огромного лагеря Майданека), в котором была уничтожена часть вывезенных фашистами из Польши и других стран евреев. Всего в Майданеке фашисты уничтожили миллион пятьсот тысяч человек мирных жителей, главным образом стариков, женщин и детей. Об этом Борис узнал через несколько лет.

После обеда, зайдя к Павловскому, поселившемуся в соседнем, еще более бедном домишке, Алешкин рассказал ему о своем желании, тот тоже загорелся этим делом, и через час маленький санитарный автобус, вмещавший 10–12 человек, был забит до отказа офицерами госпиталя. Из женщин взяли только одну Минаеву. Остальных решили не подвергать этой невеселой экскурсии. В лагере из врачей-мужчин остался только доктор Батюшков, которого Борис на время своего отсутствия оставил вместо себя.

15 километров по хорошей шоссейной дороге преодолели за полчаса и уже в 15 часов дня оказались около этого страшного лагеря смерти. До сих пор все они читали в газетах и сводках Информбюро о зверствах, чинимых фашистами. Видели разрушенные города и села, видели виселицы с трупами, которые еще не успели снять идущие форсированным маршем наступающие части Красной армии. Слыхали про то, как в Белоруссии живыми сжигали население целых деревень. Но еще ни разу до этого не бывали в таком ужасном месте, как этот сравнительно небольшой лагерь смерти.

Отступавшие, а, точнее, в панике бежавшие фашисты команды СС, охранявшие лагерь, не успели уничтожить ни всех бараков, ни остававшихся в живых заключенных, ни следы своих зверств.

К тому времени, когда в этот лагерь приехала «экскурсия» из госпиталя № 27, в нем уже никого не было, но и никакого порядка навести там еще не успели. У ворот лагеря их остановил часовой. По просьбе Алешкина он вызвал караульного начальника, сержанта, и тот рассказал, что их части, находящиеся на переформировании и расположенной в видневшихся невдалеке казармах, приказано охранять лагерь и никого из посторонних не впускать. Несколько дней тому назад тут была комиссия, какой-то генерал и несколько офицеров, они все осмотрели, приказали ничего не трогать и сказали, что скоро в лагерь приедут люди, которые все запишут, сфотографируют, а потом организуют уборку территории. На просьбу Бориса о том, чтобы пропустить его и его спутников в лагерь, сержант ответил, что на это надо разрешение командира части. Попросил приехавших подождать, а сам отправился к ближайшей казарме. Минут через 15 он вернулся вместе со старшим лейтенантом, который заявил, что, хотя распоряжение о запрещении входа в лагерь посторонних и имеется, но он полагает, что оно распространяется на гражданских лиц, и прежде всего поляков. Приехавших офицеров-врачей, он думает, что можно будет впустить. Но он просит ничего не трогать, не перекладывать с места на место, а только пройти и осмотреть то, что их будет интересовать.

На вопрос Бориса, а где же сама станция Майданек-2, лейтенант показал на видневшиеся невдалеке остатки обгорелого здания.

После этого все приехавшие отправились на территорию лагеря, где стояла почти не тронутая огнем добрая половина широких приземистых бараков. Пройдя немного далее, они увидели и огромные печи с большими железными дверцами и рельсами с вагонетками, подведенными к ним. Всем было понятно, что на этих вагонетках трупы замученных подвозились к топкам для сожжения. Около печей валялась груда обгорелых костей, которую фашисты, очевидно, не успели спрятать. Видели они и остатки взорванного санпропускника, находившегося недалеко от печи. Почти все были удивлены таким соседством.

– Зачем фашистам было обмывать трупы перед сожжением? – удивлялась Минаева. На этот вопрос так никто и не смог ответить. И лишь через несколько месяцев они узнали, что то, что они приняли за санпропускник, на самом деле было газовой камерой, служившей местом умерщвления несчастных.