Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 5. Том II - [13]

Разница была в том, что в одной из теплушек постоянно топилась кухня, регулярно готовилась еда, и три раза в день все досыта наедались. Вечера проводили в различных разговорах, рассказывании забавных историй, анекдотов, иногда за игрой в домино.

Игнатьич на одной из станций добыл где-то еще довольно приличный столик, и в офицерском вагоне теперь по вечерам все собирались вокруг него. У Добина оказалась колода карт, и скоро из него, Павловского, Алешкина образовалась партия для игры в преферанс.

Из сводок, получаемых Павловским, стало известно, что Красная армия перешла в новое наступление (через несколько лет Борис узнал, что ускорение проведения этого наступления произошло по просьбе союзников) и успешно развивается в западном направлении.

Когда эшелон прибыл на станцию Белосток, а это случилось 15 февраля 1945 года, то комендант станции заявил, что по поводу него имеется дополнительное распоряжение. Что госпиталю разгружаться не нужно, а нужно следовать далее на запад по направлению к Варшаве.

Через двое суток на станции Тлущ в 30 километрах восточнее Варшавы комендант этой станции сообщил, что пока регулярного движения по железной дороге далее на запад нет, и что госпиталь должен разгрузиться.

Разгрузка заняла около 8 часов, когда ее закончили, было уже совсем темно. Развертывать палатки было невозможно, и люди стали устраиваться на ночлег между грудами сваленного около железнодорожного полотна тюками палаток и других вещей.

Игнатьича, заботившегося о своем начальнике, как нянька о ребенке, такая ночевка не удовлетворяла. Хотя на улице в Тлуще было значительно теплее, чем в Раквере в Эстонии, ведь эта станция находилась гораздо южнее, но все равно в феврале еще и здесь держался мороз. Заметив невдалеке от полуразрушенного здания станции огоньки, Игнатьич решил, что это железнодорожный поселок, и что можно устроить ночлег в каком-нибудь домике. Получив разрешение Добина, организовывавшего охрану этого своеобразного «лагеря», старик отправился в путь. Минут через 15 он уже стучался в дверь небольшого домика, из окошка которого исходил мирный довоенный свет. А еще через час в этом домике уже были Борис и Катя Шуйская, в сенях лежал Джек, а Игнатьич хлопотал у небольшой плитки, разогревая принесенный из кухни ужин. Когда он ходил на кухню, он рассказал Павловскому и Захарову, что рядом с «квартирой» Алешкина есть еще несколько домиков, и можно на ночь устроиться там.

Домик, найденный Игнатьичем, состоял из кухоньки и двух чистеньких комнаток, застланных половиками. В нем находилась еще совсем молодая женщина и двое детей – один грудной, и другой около 5 лет.

Борис, вспоминая забытые польские фразы, затеял с женщиной разговор. Та очень обрадовалась, услыхав родную речь, и хотя, конечно, Алешкин порядочно перевирал и слова, и построение фраз, всё-таки это был для нее знакомый язык. Она оживилась, начала что-то быстро рассказывать, и Борис, к своей радости, убедился, что, хотя и с трудом, но большую часть сказанного он понимает. Игнатьич только хлопал глазами. Он не думал, что его начальник знает польский язык, и это его очень удивило. Впрочем, потом этому удивлялись и Павловский, и Захаров.

Хозяйка между тем рассказала Борису, а он впоследствии пересказал все это своим спутникам, о том, что ее мужа немцы заставили работать кочегаром на паровозе. Что он за это получал паек, на который они жили всей семьей. Этот паек был так мал, его давали только на работающего (хлеба-суррогата 200 гр., маргарина 20 гр., немного крупы или макарон), и что, конечно, они перемерли бы от голода, если бы не овощи с огорода, которые у них не отбирали. Всех мужчин из их поселка посылали на строительные работы, они строили военные сооружения или склады. А ее муж в 1939 году был ранен в ногу и сильно хромает. Вот германец (так она называла фашистов) и придумал его затащить на паровоз. Эта работа всё-таки давала право на жизнь и на какое-то существование. Далее она добавила, что всех тех жителей этого поселка, кто не мог работать (стариков и полных инвалидов), отправляли в Майданек. А оттуда возврата нет. Муж водил эшелоны в Майданек-2, так что рассказал ей о тех тысячах людей, которых возили туда целыми семьями. Муж рассказывал, что там была выстроена красивая станция, что каждый эшелон встречали музыкой, но люди, попавшие туда, уже никогда не возвращались.

Майданек находился недалеко от Тлуща, и иногда, когда ветер дул с той стороны, он доносил смрадный запах сгоревшего мяса.

– Неужели всё-таки их там всех сожгли?! – изумлялась и возмущалась молодая полька.

Конечно, все это она рассказала не сразу, а как в этот вечер, так и на следующий день, когда она ознакомилась со своими постояльцами, убедилась в их доброжелательности и перестала их опасаться.

Сначала же она держалась настороженно, забилась с ребятами в один из углов кухни и с недоверием поглядывала на то, как Игнатьич хлопотал около плиты, разогревая принесенную еду.

Когда все уселись за ужин, то Борис пригласил и хозяйку с детьми принять участие в трапезе. (На ужин были вареные макароны с мясной подливкой).