Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 5. Том I - [14]

– Да нет, дело не в них… – ответил задумчиво Павловский, – дело во мне. Неделю тому назад я получил извещение от сына, он у меня на флоте служит… В Кронштадте… Он сообщает, что в Ленинграде умерла моя жена. Она не захотела эвакуироваться, не захотела уезжать и со мной, так как, находясь в городе, могла видеться с приезжавшим туда сыном. Перенесла все лишения, связанные с блокадой и, хотя мы ей из своих пайков и помогали, чем могли, все-таки заболела дистрофией, а затем и воспалением легких и умерла. Ведь она тоже была уже немолода, всего на два года моложе меня, то есть ей было 55. Ну а ваша шутка девушкам, знавшим о моем горе, показалась неуместной, да и меня она смутила и…

Но он не успел докончить свою мысль, как дверь открылась, и в ней показался Кучинский.

– Вот он где, а я-то его обыскался – и на огороде, и в операционной, и в палатах был. А он тут у замполита засиделся, поедем скорее к Склярову. Он приказа о моем назначении не подписывает, пока мы ему рапорта не представим. Я уже написал. Вот, подпиши его, и поедем докладывать. А то я теперь между небом и землей вишу. Ну а с замполитом ты еще успеешь наговориться.

Борис встал. В душе он клял чертова Кучинского, который, рассказывая о людях госпиталя, ни словом не заикнулся о несчастье, постигшем его замполита. Это показывало, как Кучинский мало интересовался жизнью окружавших его людей. Борис смущенно протянул руку Павловскому и сказал:

– Вадим Константинович, извините меня. Я очень сожалею о своих глупых словах и сочувствую вашему горю.

Затем он догнал вышедшего ранее Кучинского, последний при этом заметил:

– Да, нелегко старику, неделю тому назад он получил известие о смерти жены, да и за сына беспокоится. Он у него подводник, механик, кажется, а у них служба нелегкая…

Через час они уже находились в землянке начсанарма и, представив ему свой письменный рапорт о сдаче и приемке дел и доложив устно о положении дел в госпитале № 27, наконец-таки, официально закончили эту процедуру.

Отпустив Кучинского, который, получив резолюцию начсанарма на рапорте, помчался в отдел кадров армии, чтобы быстрее оформить свое назначение, Скляров обратился к Борису:

– Ну, товарищ Алешкин, ваше сокровенное желание исполнилось. Теперь вы и начальник, и ведущий хирург большого хирургического госпиталя, постарайтесь сделать так, чтобы ваша работа не вызывала какого-нибудь неудовольствия ни с моей стороны, ни со стороны Военного совета армии и сануправления фронта, а главное – со стороны тех тысяч раненых, которых вам придется лечить. Вы всегда можете рассчитывать на мою поддержку и помощь, а также и помощь армейского хирурга Брюлина.

Борис решился:

– Товарищ начсанарм, у меня есть личная просьба, разрешите?

– Пожалуйста.

– Вы спрашивали меня, не хочу ли я взять с собой кого-нибудь из медсанбата. Так вот, после кое-каких размышлений я хотел бы взять с собой моего связного, с которым служу уже полтора года. На это я получил согласие командования дивизии. И операционную сестру, с которой я работаю с начала войны.

Николай Васильевич Скляров улыбнулся:

– Я ждал этой просьбы. Ведь вас с ней связывают не только чисто служебные отношения. Я об этом слышал. Ну что же, я не возражаю.

– Шурочка, – позвал он свою секретаршу, находившуюся в другой половине землянки, – заготовь предписание о переводе из медсанбата № 24 в полевой госпиталь № 27 операционной сестры, младшего лейтенанта медслужбы… Как ее фамилия?

– Шуйская, – воскликнула Шурочка, – я ее знаю. Я ведь в этом медсанбате тоже когда-то работала…

Борису оставалось только смущенно кивнуть головой.

Часов около 5 вечера, после обеда в Военторговской столовой, Борис ехал в своей легковой машине, типа ГАЗ-АА, или, как все ее любовно называли, «козлике», уверенно ведомой Лагунцовым, в свой госпиталь.

По дороге он дал Лагунцову следующее распоряжение.

– Товарищ Лагунцов, возьмете санитарную машину и сегодня же вместе с Бубновым поедете в медсанбат, там переночуете, а завтра утром вернетесь в госпиталь. Туда отвезете несколько мешков картошки и других овощей, я Захарову скажу, чтобы погрузили, а оттуда возьмете мои вещи, моего ординарца и собаку. Отдадите вот этот пакет командиру медсанбата, и если медсестра, которая распоряжением начсанарма переводится в наш госпиталь, успеет собраться, то захватите и ее.

Лагунцов молча взял пакет и, высадив Бориса у крыльца, отправился выполнять его поручение.

Войдя в дом Борис заметил, что кто-то уже успел позаботиться о том, чтобы его жилище было приведено в относительный порядок: пол был чисто выметен, в патронах ввернуты лампочки, которые уже горели (темнело рано). На широкой кровати лежал набитый сеном тюфяк, покрытый простынями и одеялом. В головах лежала настоящая перьевая подушка. Стол закрыт клеенкой, и на одной его стороне положен столовый прибор.

Почти вслед за Борисом в дом вошла белокурая молодая женщина с голубыми глазами и приветливой улыбкой на полных губах. На ней была форма и погоны старшины. Она остановилась у дверей и произнесла:

– Товарищ майор, старшая палатная медсестра Мертенцева, я тут вам постель приготовила и поручила девушкам немного прибраться. Затем устроитесь, как вам будет удобно. Нам Лагунцов сказал, что он вашу операционную сестру привезет.