Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 4. Том II - [62]

Интендант согласился с предложением Бориса, тем более что оно звучало как приказ.

Вслед за тем Алешкин потребовал от Сковороды составления четкого графика работы в хирургическом блоке с таким расчетом, чтобы каждый медработник операционно-хирургического взвода мог спать в сутки не менее 8 часов. Одновременно он просил и его включить в одну из бригад на 8 часов в сутки, сказав, что остальные 8 он будет использовать на выполнение своих административных функций.

После этого всех врачей, Скуратова и начхоза Борис отпустил, а сам с комиссаром решил обойти расположение батальона, чтобы посмотреть, где и как разместились его подразделения.

* * *

Поскольку отстранение Федоровского и отправка его за пределы дивизии произошли чрезвычайно скоропалительно, Алешкину принимать хозяйство медсанбата было не у кого. Но материально-хозяйственную часть совсем недавно принял начхоз Горский, а все остальные материально ответственные лица оставались на своих местах. Поэтому акт о приемке батальона составили на основании представленных ими описей и в таком виде направили в штаб дивизии и в санотдел армии.

Но это произошло потом, через несколько дней…

А в этот день Борис с комиссаром Кузьминым отправились в обход всех развернутых подразделений медбатальона.

Алешкин видел, что командир медроты Сковорода, невольно еще при Федоровском принявший на себя функции командира батальона, с делом справился хорошо. Он, очевидно, уже освоился в батальоне, и хотя его общая медицинская подготовка оставляла желать много лучшего, организаторские способности у него были достаточно хороши. Размещение палаток и подсобных помещений он продумал и сделал толково. Все строения были хорошо замаскированы и по возможности защищены от осколков снарядов или авиабомб, могущих разорваться вблизи. Конечно, за исключением самих палаток. Они, хотя и были замаскированы, но, по существу, оставались беззащитными. Брезент ни от пуль, ни от осколков не спасал, и это все хорошо понимали. Понимали это и раненые и, хотя около каждой палатки имелась довольно вместительная и глубокая вырытая в земле щель, всех раненых в них укрыть было нельзя – особенно тяжелых. А ведь в батальоне после обработки оставались или легкораненые в команде выздоравливающих, отправлявшиеся в свою часть через три-четыре дня после оказания им медпомощи, а иногда и сразу же после нее, или нетранспортабельные после операций, которым предстояло пробыть в госпитальных палатках около 6 дней, в ожидании возможности дальнейшей эвакуации. Само собой разумеется, что этих раненых ни в какие щели перенести было невозможно.

Около каждого домика, барака или землянки тоже имелись щели. Пока ими не пользовались: вражеские самолеты бомбили или передний край, или армейские тылы, причем главным образом железнодорожные пути и станции…

Во всех помещениях батальона была относительная чистота и порядок, и Борис искренне порадовался тому, что у него в лице Сковороды имеется такой толковый помощник. Между прочим, и Кузьмин отозвался об этом молодом враче с большой теплотой, прямо сказав:

– Ну, если бы не Сковорода, то я не знаю, что и было бы с батальоном, как бы мы и переехали сюда. Да и как здесь бы развернулись. Ведь всем этим руководил Сковорода.

Алешкин заметил, что и комиссар свое дело знает. Проходя в эти утренние часы сразу после завтрака по палаткам госпитального взвода, Борис обратил внимание, что в каждой из них, помимо дежурных сестер и санитаров, находились и свободные от дежурства, которые или читали группе раненых дивизионную и армейскую газеты, или писали письма под диктовку раненых.

Прокофьева сказала, что это «политическое нововведение», которого до сих в медсанбате не было, придумал и провел комиссар Кузьмин, мобилизовав для этого комсомольцев и коммунистов из медсестер, дружинниц и приданного батальону дивизионного ансамбля песни и пляски.

Как она заметила, это «мероприятие» оказывает очень благотворное влияние на оперированных.

Алешкин в душе ругнул себя, Клименко, да и Подгурского за то, что они раньше до этого не додумались, а всю политработу строили только на просвещении личного состава батальона (в период дислокации в поселке Александровка, где для этого имелись достаточные возможности).

Теперь он стал еще более уважать своего комиссара.

А последний – пожилой, тучный мужчина, обойдя со своим командиром большую площадь, занимаемую медсанбатом, причем в довольно быстром темпе, так как Борис с беспечностью, свойственной всем молодым людям, не очень-то обращал внимание на тяжелое дыхание своего спутника, а шагал и шагал себе от одной палатки к другой, сел на табуретку в одной из госпитальных палаток с посиневшими губами и широко открытым ртом прерывисто дышал.

Состояние Кузьмина увидела Зинаида Николаевна Прокофьева, сопровождавшая «начальство», она шепнула что-то находившейся поблизости сестре, а сама подошла к Кузьмину, пощупала ему пульс и довольно строго сказала:

– Вот что, товарищ комиссар, сейчас вам сделают укол и проводят в ваш домик, там вы ляжете и будете лежать, пока я вам не разрешу вставать. К вам придет секретарь партячейки, вы его проинструктируете, и пусть он пока за вас поработает. И не возражайте, а то в госпиталь эвакуирую! Идите, идите вот с Мариной, она вас проводит.