Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 4. Том II - [61]

– А почти рядом с тем домиком, что я для вас подобрал.

– Ну ладно, иди.

Во время этого разговора на западе вновь началась канонада, и с передовой послышались звуки разрывов снарядов и мин. Вскоре эти разрывы переместились к батальону. Очевидно, немцы пошли в новую атаку и перенесли огонь в глубину. Теперь снаряды рвались менее чем в одном километре от батальона, и стоило немцам чуть прибавить прицел, как батальон оказался бы в самой гуще разрывов.

Пока вызванные им товарищи собирались, Алешкин, прислушиваясь к неутихающей артиллерийской стрельбе, кстати сказать, теперь достаточно мощной и с нашей стороны, раздумывал:

«Здесь медсанбат оставлять нельзя. Ведь до передовой всего каких-нибудь 4 километра, до ППМ – 2–3, до тыловых учреждений полков и того меньше. Окружающий лес буквально нафарширован различными тыловыми учреждениями дивизии. Если там люди могут укрыться во время артналета или бомбежки в щелях, то большинство работников санбата и почти все раненые этой возможности лишены. Хоть здесь и отрыты щели, но ни врачи, ни медсестры, ни санитары, работающие в палатках, не смогут оставить там раненых, а самим убежать в эти щели, всех раненых перенести в щели тоже нельзя, там могут спасаться только ходячие. А таких немного. Игнатьич говорил, что из эвакопункта армии постоянно дежурят машины и раненых, подлежащих эвакуации, вывозят немедленно, остаются лишь те, кого эвакуировать нельзя».

Раздумывая, Борис сидел на скамеечке у стола, врытого рядом с его домиком, и курил папиросу за папиросой.

Прошло минут 20, пока все вызванные им люди собрались. Все они поздравляли Алешкина с новым назначением, и никому из них, кроме разве Скуратова, и в голову не приходило, что это назначение в данный момент означает для Бориса понижение в должности и огромную ответственность. Все врачи, зная, как Алешкин любил свою хирургическую работу, понимали, что теперь, постоянно находясь в батальоне, он сможет уделять своему любимому делу гораздо больше времени, чем раньше, и были искренне рады за него. Скуратов, всегда относившийся к Алешкину с большим уважением и дружбой, знал его как толкового командира и был доволен тем, что теперь будет служить под его началом. Комиссар Кузьмин по положительным отзывам медсанбатовцев, присутствовавших на партийном собрании, где Бориса принимали в члены партии, был тоже удовлетворен. Он надеялся, что теперь в той медицинской части, в которой ему пришлось исполнять роль комиссара, будет, наконец, настоящий начальник, заинтересованный в отличной работе этого учреждения. Единственный, кто был недоволен новым комбатом, это новый начальник снабжения, интендант 1 ранга Горский. Он, как мы знаем, и раньше был обижен своим переводом в батальон, но тогда его командиром был военврач 2 ранга, а тут вообще он попадал в подчинение совсем молодому человеку, да еще военврачу 3 ранга. Ему, носящему целых три шпалы, придется подчиняться этому человеку, да еще к тому же и не кадровому командиру. Это ему казалось обидным. Скуратов доложил Алешкину, что из санотдела армии поступил приказ о его назначении, и что он уже подготовил приказ от имени Бориса Яковлевича Алешкина о вступлении его в должность. Что этот приказ надо подписать и отправить в штаб дивизии. Борис это и сделал.

Затем он выслушал сообщения всех командиров подразделений и, к своему большому удовольствию, узнал, что все звенья батальона справляются с идущим непрерывно значительным потоком раненых, который, однако, продолжает возрастать. Эвакуация из батальона идет удовлетворительно, но в батальоне продолжает оседать сравнительно много нетранспортабельных раненых, главным образом после операции на брюшной полости. Большинство из них находится в тяжелом состоянии.

Зинаида Николаевна Прокофьева, между прочим, заметила, что такое близкое расположение медсанбата к передовой очень неблагоприятно отражается на состоянии прооперированных. Они требуют немедленной эвакуации, а после операции на брюшной полости их надо выдерживать в госпитальной палате не менее 5–6 дней.

Выступил и начхоз Горский, он заявил, что весь обменный фонд белья израсходован, и что обменный пункт дивизии ничего дать не может. Что отправленная в армейские склады машина пока еще не вернулась, но вряд ли что-нибудь привезет. Между тем в батальоне скопилось большое количество грязного белья и обмундирования с раненых. Его необходимо перестирать. Он просил выделить для прачечной палатку ДПМ и сандружинниц. Алешкин согласился с необходимостью организации прачечной, но на выделение палатки ДПМ согласия не дал. Вспомнив о предложении Игнатьича, он сказал:

– Товарищ Горский, прачечную организовать нужно, людей дадим, главным образом из команды выздоравливающих. Для руководства ими выделим двух сандружинниц, но палатку дать не можем, используйте вот этот мой домик. Начсандив будет жить в штабе дивизии, я перееду ближе к центру батальона. Здесь надо сложить печку, вмазать в нее котел – и готова прачечная. А для сушки вон тот барак приспособим.

Шагах в 20 от домика Алешкина стоял барак размером метров 6 х 10. Он был наскоро собран из тонких бревнышек, покрыт кусками коры и старыми досками. Раньше в нем жили бойцы охраны штаба воинской части, располагавшейся на этом месте. Когда здесь находился первый эшелон медсанбата, несколько дней в нем жили медсестры и дружинницы, затем они перешли в более благоустроенные помещения в центре батальона, а в этом сарайчике развешивали для сушки выстиранные халаты, бинты и кое-что из своей женской одежды.