Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 4. Том II - [47]

Конечно, предварительно нужно было провести обезболивание. Как всегда в таких случаях, Борис провел футлярную анестезию 25-процентным раствором новокаина.

В тот момент, когда Картавцев заглянул в операционную, Алешкин уже закончил перевязку обоих артерий, отсекал размозженные участки мышц и убирал кусочки костей.

Раненый, молодой веснушчатый паренек, жаловавшийся на сильные боли в пальцах ноги, после новокаиновой блокады успокоился и сейчас спокойно лежал, ожидая конца операции. Он еще не представлял себе, что у него, по существу, нет уже одной ноги. Но так было со многими, которых Борису пришлось оперировать в течение истекшего года. Ампутации приходилось делать довольно часто. Во-первых, потому что раны, забитые осколками костей и некротизирующими тканями, представляли опасность возникновения гангрены или сепсиса, что грозило или еще более тяжелой операцией, или, что бывало, к сожалению, чаще, смертью. Во-вторых, потому что техника хирургии была в то время, в особенности в полевых условиях, далеко не совершенна. Да ведь нужна была и скорость обработки раненых.

В 1980-х годах XX столетия, если бы человек с такой травмой попал в больницу скорой помощи, то при современной технике, умении проводить швы на тончайших сосудах и нервах, может быть, этому пареньку и удалось бы спасти ногу, но это потребовало бы многочасовой операции с участием нескольких хирургов в достаточно технически оснащенной операционной.

Ну, а если такие массовые ранения и в таких же условиях придется обрабатывать сейчас? – невольно спрашиваем себя мы, – как бы поступили мы? – И подумав, ответим:

– наверно, так же, как и 40 лет назад!

Картавцев, опустив занавеску, тихо спросил Сангородского:

– И давно здесь начсандив? Тот усмехнулся:

– Да уж, наверно, часов 5. Я за ним пришел, он приказал позвать, как только машина из 41-го полка прибудет… Так что вы, батенька, в самый раз проснулись…

Затем Лев Давыдыч отодвинул край простыни и довольно громко сказал:

– Товарищ начсандив, машина из 41-го полка пришла.

Алешкин поднял голову, его осунувшееся лицо и уставшие глаза, еще не совсем отрешившиеся от только что закончившейся операции, немного непонимающе взглянули на говорящего… Затем, видимо, осмыслив сказанное, он повернулся к Шуйской:

– Ну, ты, Катюша, тут сама управляйся, положи повязку с мазью Вишневского, обуй ему ногу в шину Крамера и отправляйте его дальше…

– Ну, пока, браток, поправляйся! – похлопал он по гимнастерке раненого. Тот взглянул на хирурга и слабым голосом произнес:

– Спасибо, доктор… Нога-то будет?!

– Ну, брат, нога будет не полностью, стопа-то у тебя здорово подгуляла… Пришлось убрать кусочек, так что останется не вся нога.

– Ну, коли кусочек, то ладно! А то меня ребята в машине пугали, что мне всю ногу отрежут! Я ведь помню, как меня ранило-то. Миной так прямо стопу-то и отворотило… Наступил я на нее… А помкомвзвода, что рядом был, так и вовсе этой же миной убило… А тут хорошо, что Сережка-санинструктор близко был, он мне ногу-то и привязал.

Раненый находился после перенесенной травмы и операции в состоянии эйфории. Иногда так действует и новокаин. Борис сказал Кате:

– Введите ему кубика два морфия, пусть уснет, – затем снова обратился к раненому: – А ты, браток, помолчи, еще наговоришься. Сейчас тебе много говорить вредно, а мне уже ехать пора… – И Алешкин направился к выходу. Тут он встретил Картавцева и сказал:

– Николай Васильевич, я тут вас подменил немного, но, видно, придется из 2-го эшелона хирурга вызвать. Пока немного раненых, но одному вам все равно не справиться, а я не уверен, что смогу вас всегда подменять, хотя, откровенно говоря, мне этого и хочется.

Я ведь уже почти сутки на ногах, а только вот эти 5 часов по-настоящему чувствовал себя при деле! Ну, да ладно, ничего не поделаешь, раз надо, значит надо… А, Лев Давыдыч, вы тоже здесь, так это вы меня позвали, а я ваш голос даже и не узнал. Много привезли 41-го полка? Всего четверых? Это хорошо, вы всех снимите здесь, мне машина там впереди нужна. Да вот что, со следующей машиной отправь эту записку командиру медсанбата.

Алешкин, присев к столику в предоперационной, быстро написал распоряжение Федоровскому об откомандировании одной из вновь прибывших врачей в распоряжение 1-го эшелона.

Отдав записку Льву Давыдычу, Борис пошел в свой домик, где Венза, предупрежденный кем-то из санитаров, уже ждал его с котелком горячей каши и кружкой чая. Наскоро перекусив, он подошел к санитарной машине, стоявшей около палатки сортировки. А еще через 15–20 минут эта машина пересекла первую линию немецких окопов, затем вторую и покатилась по довольно хорошо наезженной дороге между кучками елок, осин и берез по направлению ко все разгоравшейся и усиливающейся стрельбе. По временам около дороги, шагах в 100–150 от нее, лопались немецкие мины, но шофер продолжал гнать машину с прежней скоростью, он сказал своему пассажиру:

– Чем скорее мы проскочим этот участок, тем будет лучше. Там, ближе к передовой они из минометов не обстреливают, а здесь, если не под мину, так под снаряд угодить можем.

И только тут шофер Ряховский, везший Бориса, заметил, что его спутник, начсандив, не обращая внимания ни на близкие разрывы мин, ни на тряскую и ухабистую дорогу, прислонился к дверце кабины, где половина выбитого стекла была забита фанерой, спит спокойным сном.