Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 4. Том II - [34]

В этот же вечер Борис навестил Кузьмина и впервые познакомился с ним. Он увидел, что комиссар батальона серьезно болен и решил в ближайшие же дни поговорить о его замене с комиссаром дивизии Марченко.

Утром следующего дня Алешкин послал Вензу к Федоровскому и попросил того зайти к нему. Комбат пришел примерно через час. Почти не здороваясь и не ожидая приглашения, он сел у стола на единственный имевшийся стул и довольно грубо спросил:

– В чем дело? Зачем я вам понадобился?

Борис почуял запах перегара, исходящий от Федоровского и поняв, что тот, видимо, не совсем трезв, решил не ввязываться в долгую беседу и поэтому коротко сказал:

– Мне для санотдела армии нужен план работы медсанбата на ближайший месяц, прошу к завтрашнему дню составить и представить мне.

Федоровский встал и, хмуро глядя на Алешкина, сердито заметил:

– Для этого могли меня и не вызывать. Передали бы через своего писаря. Я поручу своим писарям такой план составить.

Фраза эта, произнесенная сердитым и даже озлобленным тоном, вызвала реакцию Джека. Из-под стола раздалось довольно грозное ворчание. Федоровский отскочил от стола и еще сердитее произнес:

– Развели в медсанбате какой-то зверинец! – затем он вышел, хлопнув жиденькой дверцей избушки.

Кстати о «зверинце».

В батальоне продолжал жить только один «зверь», это восточно-европейская овчарка – Джек. Он уже давно был освобожден от всяких повязок и, хотя еще слегка прихрамывал, но уже бегал на всех четырех лапах по всему лагерю. Он довольно добродушно относился ко всем «своим» врачам, медсестрам, санитарам и даже выздоравливающим. Но каждого нового человека, появившегося на территории медсанбата, встречал настороженно и недоверчиво.

Правда, и «своим» он вольно обращаться с собой не позволял, он, например, никому, за исключением Игнатьича, не позволял себя гладить, ни от кого не брал из рук пищи, хотя с удовольствием съедал все, что ему клали или наливали в миску, стоявшую около его места.

Он не кусал тех, кто пытался погладить его, протягивая к нему руку, но немедленно отскакивал на несколько шагов от этой руки, приподымал верхнюю губу, издавал тихое, но устрашающее ворчание.

Вскоре все привыкли к повадкам Джека, и никто не пытался его погладить. Разумеется, что пока Борис жил в медсанбате в бараке рабочего поселка № 12, то там же жил и Джек. Очень часто туда наведывался Игнатьич, всегда приносивший собаке что-нибудь вкусненькое. Джек встречал появление Игнатьича радостным постукиванием хвоста по полу, умильно глядел на него, милостиво позволял ему почесать за ушами и потрепать по шее и с аппетитом съедал все приносимое, но на этом его проявление дружбы кончалось.

К Вензе он относился как к неодушевленному предмету, съедал приносимую им пищу, царапался в двери, слегка повизгивая, когда ему нужно было выйти, что заставляло Вензу открыть дверь, так же царапался в дверь, если ему нужно было войти в дом. Но иногда мог часами лежать около двери, терпеливо ожидая, пока ее не откроет Венза или кто-нибудь из проходящих мимо.

К Джеку все привыкли и считали его как бы необходимой принадлежностью батальона. Единственным, кто его почему-то невзлюбил с самого начала, был новый комбат Федоровский, впрочем, Джек отвечал ему взаимностью. Во всяком случае, Венза говорил, что он всегда знает, когда командир батальона проходит мимо их избушки: Джек сейчас же поднимает голову и тихо ворчит.

При появлении в медсанбате Алешкина Джек преображался: он вскакивал со своей подстилки, начинал бегать по комнате, пытался выглянуть в окно, как-то по-особенному повизгивал и рвался к двери, умоляюще поглядывая на Вензу. Причем это происходило, как только машина начсандива появлялась на территории батальона. Каким образом Джек узнавал, что приехал Борис Яковлевич, Венза просто не понимал и не один раз говорил об этом со своим начальником.

Вырвавшись из комнаты, Джек, сломя голову, не обращая внимания на окружающих, а иногда сталкивая своим мощным телом попадающих на пути, мчался к своему хозяину, то есть Борису. Все знали, что только его Джек признавал своим единственным и полновластным властелином.

Примчавшись к Борису, Джек бросался к нему на грудь, радостно и восторженно взвизгивал и даже иногда лаял (вообще-то, лаял он очень редко). Он вертелся волчком, пытался лизнуть хозяина в лицо, прижимался к его ногам головой и всем телом и всем своим видом выказывал самый необузданный восторг и радость.

Но стоило Алешкину только слегка нахмурить брови и чуть-чуть построже взглянуть на Джека, даже не произнося ни слова, как тот немедленно стихал, робко прижимался к правой ноге Бориса, опускал голову и, не отставая ни на шаг, тихо следовал рядом с ним.

Только своему хозяину Джек позволял делать с собой все, что тот захочет. Как маленький щенок, он ложился на спину, подставляя рукам Бориса самую беззащитную часть своего тела – живот, и ласково урчал, когда тот его ему почесывал.

Алешкин постепенно выяснил, что Джек прекрасно понимает его голос и не только интонацию, но и слова.

Можно было положить перед мордой собаки самый соблазнительный кусок колбасы, сахару или чего-нибудь еще, но, если Борис говорил ему: «трогать нельзя», этот соблазнительный кусок мог пролежать около Джека несколько часов, и он делал вид, что его не замечает. Очень хорошо Джек понимал слова «пойдем», «иди», «стой», «ложись», «сиди», «нельзя», «возьми», «ко мне», «на место» и многие другие.