Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 4. Том II - [28]

Как же я испугалась, когда ты собрался идти к нему, чтобы протестовать о моем откомандировании! К счастью, ты послушался меня. В Ленинграде в госпитале уже через месяц мое положение стало настолько очевидным, что моя непосредственная начальница, да и начальник госпиталя, понимая, как трудно мне будет после родов в Ленинграде, постарались при первом же удобном случае отправить меня на Большую землю.

В Москве я еще около двух месяце проработала в одном из госпиталей, была демобилизована и уехала к родителям.

Ты ведь знаешь, что мой отец – путевой обходчик и живет с моими сестрами и мамой недалеко от Краснодара, там я и поселилась.

Рожала я в акушерской клинике нашего Кубанского мединститута, затем приехала домой. Моему Юре уже около месяца, а когда ты получишь это письмо, меня уже здесь не будет.

Где я буду, не знаю. Работу себе, конечно, найду и ребенка своего прокормлю. Ты понимаешь, что он записан на фамилию моего мужа, но я никаких сведений о муже не имею. Тебя я тоже тревожить не буду. Те минуты, часы и короткие дни, которые я провела с тобой, явились для меня настолько светлыми, что я не хочу их ничем омрачать. А это, безусловно, случится, если мы встретимся вновь. Не знаю, увидишь ли ты когда-нибудь моего сына. Не тревожься обо мне и не считай меня легкомысленной женщиной. Понимаешь, милый, наша мимолетная связь, дарованная нам судьбой, была нам необходима. Встретив тебя, узнав тебя ближе, чем это было возможно во время нашей совместной учебы в институте, я почувствовала, что только ты можешь мне быть опорой и поддержкой в том трудном положении, в котором я очутилась. Ведь мне было очень страшно! И от свиста бомб еще там, под Москвой, и от близких разрывов снарядов и мин на Карельском, и от ужасного вида изуродованных и окровавленных людей, которые окружали меня и которым я должна была оказывать помощь.

И вот, глядя на твое огромное самообладание, на твое мужество, на твои сильные и ловкие руки, которые выполняли сложные манипуляции с таким проворством, как будто бы делали это уже сотни раз, я чувствовала себя смелее и работоспособнее, старалась подражать тебе, походить на тебя. И это мне дало возможность справляться с той совершенно новой и страшной для меня работой, которую мне, как и многим другим, пришлось исполнять. Твой пример заражал не только меня.

Много раз Крумм, Дурков, да и Картавцев говорили, что только благодаря тебе, твоему присутствию, глядя на тебя, как ты успешно справляешься с работой, они могли выполнять свое дело. Сангородский, Прокофьева и даже Бегинсон говорили, как хорошо, что рядом с нами работает Борис Яковлевич, всегда есть с кем посоветоваться и воспользоваться его большим опытом.

Я-то знала, какой у тебя „опыт“! Я знала, что многие сложные операции, которые ты делал, которые ты брал на себя, когда от них отказывались другие, были для тебя первыми в жизни, и то, как ты с ними справлялся, вызывало мое восхищение. Ты мне был нужен! И я взяла тебя!

А была ли я нужна тебе? По-моему, тоже нужна! Оторванный внезапно от семьи, ты в собственной жизни был беспомощен, как ребенок, и ухаживая за тобой, заботясь о тебе и даже отдаваясь тебе, я считала, что оказываю тебе нужную поддержку и помощь.

Но все это позади. Все в прошлом! Хоть и очень кратким было это прошлое, я о нем буду помнить всю жизнь.

Однако прошлое пусть так и останется прошлым. Не будем его тревожить.

Пусть это останется светлым сном.

Ты, конечно, сам понимаешь, что мой сын – это не твой сын, ты можешь рассчитать это по времени родов, но все равно, воспоминание о наших встречах для меня дорого. Я не хочу никак мешать твоей семейной жизни, поэтому я с тобой не увижусь никогда, не ищи меня. Прощай! Тая».

Прочитав это письмо, Борис ушел от палатки, уселся под огромной сосной, закурил, поискал обратный адрес, которого на конверте не было, и глубоко задумался.

Почему Тая ему не сказала о своей беременности? Почему не хочет видеться с ним? А может быть, это его сын? Хотя по времени не выходит. Может, она пишет неправду?

Долго еще сидел он под этой сосной, долго думал о семье, о Тае и, наконец, о себе. Какой же он все-таки безалаберный и легкомысленный человек. Как он мог так просто, чуть ли не сразу по отъезде из дома, сойтись с другой женщиной и, значит, вновь изменить своей Кате. А ведь он при этом не переставал любить ее. Своей женой считал только ее, а Тая, это было что-то такое временное, проходящее, и хотя встреча с ней и оставила след в его жизни, но он понимал, что он не сможет встретиться с ней снова, да и не захочет.

Пользуясь нашим авторским правом, забежим вперед и скажем, что в течение всей своей последующей жизни Алешкин ни Таи, ни ее ребенка не видел никогда.

Утром следующего дня Борис уехал в штаб дивизии, в этот же день выехал из рабочего поселка № 12 и медсанбат № 24. К вечеру на бывшее место расположения медсанбата был совершен массированный артиллерийский налет, сопровождавшийся бомбардировкой с воздуха. В результате оба барака были полностью уничтожены, а вся территория поляны покрылась огромными воронками.

Глава шестая

Прошел месяц. 1 июня 1942 года на совещании в штабе дивизии комдив объявил, что в ближайшие дни по решению штаба армии 65-я стрелковая дивизия отводится во 2-й эшелон армии. Новое соединение, которое ее должно будет заменить, уже находится на станции Войбокало, и завтра вечером часть его своим ходом будет прибывать в расположение полков. Комдив потребовал, чтобы смена передовых частей произошла как можно организованнее, причем так, чтобы противник этой замены не заметил.