Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 4. Том II - [27]

Узнав все это, Борис понял, почему Юрченко, усмехаясь, заявил, что командир медсанбата противиться передислокации не будет.

На следующий день стояла пасмурная, нелетная погода, накрапывал небольшой дождь, и это помогло медсанбату свернуться и переехать на новое место без потерь. В первый налет было ранено 3 санитара, 5 выздоравливающих и одна врач, к счастью, все не особенно тяжело.

1 мая 1942 года медсанбат встречал на новом месте. На фронте было сравнительно тихо, раненых поступало немного, и в сортировочной палатке проходило торжественное собрание. На нем присутствовали комиссар дивизии Марченко, начальник политотдела Лурье и начсандив Алешкин.

Собрание прошло очень оживленно. Марченко сделал доклад. В нем он подвел итоги зимне-весеннего наступления Красной армии у Тихвина и под Москвой, развеявшего миф о непобедимости фашистов. А когда он зачитал сводку о количестве освобожденных населенных пунктов, об огромных трофеях, взятых нашими войсками и, наконец, сообщил об освобождении Ростова-на-Дону, все встали, встретили эти слова бурными аплодисментами и криками «ура». Такими же криками и аплодисментами все встретили и конец речи, когда Марченко провозгласил здравицу Верховному главнокомандующему товарищу Сталину. Комиссар дивизии закончил свою речь словами: «Смерть немецким оккупантам!».

Затем был торжественный обед. Повара медсанбата отличились. Все получили «наркомовские» сто грамм водки, а так как большинство женщин отказывались, то многим из мужчин досталось гораздо больше ста.

За столами, сооруженными в палатке из досок, вывезенных с прежнего места дислокации, было шумно и оживленно, и даже командир батальона Фёдоровский как-то прояснился.

Еще большее оживление внесло появление почтальона, принесшего многим из сидевших за столом письма.

В числе счастливчиков, получивших письма из дома, оказался и Борис Алешкин. Он получил сразу три письма из Александровки. В этих письмах (два из которых пропутешествовали более трех месяцев) Борис узнал, что его Катя исполняет чуть ли не три должности сразу, что она устает и скучает по нему.

В последнем письме, написанном в начале апреля и дошедшем удивительно быстро, Катя писала, что она уже посадила не только огородик около дома, но что посеяла кукурузу на участке, отведенном ей заводом, писала также о том, что кормит поросенка. Что благодаря помощи Дуси Пряниной она и дети сыты и живут относительно неплохо, хотя в станице уже и стало трудно со многими товарами. Дело в том, писала она, что в городах введены карточки, а в сельской местности карточек пока нет. Говорят, что скоро заведут карточки для рабочих завода, а пока приходится выкручиваться так.

Далее она писала, чтобы Борис берег себя, чтобы не беспокоился о них и, главное, держался подальше от «всяких юбок».

В конце письма была небольшая приписка от старшей дочки Эллы, которая сообщала, что зимой они посылали подарки на фронт, и просила папу «поскорее разбить фашистов и возвращаться домой».

2 мая снова пришла почта, и на этот раз Борис получил письмо. Оно было от Таи. Это письмо запомнилось Борису, ведь это было ее первое и последнее письмо. Приводим его содержание:

«18 апреля 1942 г.

У меня есть сын! Мой сын. Я родила его 2 апреля 1942 года. Ты не можешь представить себе моего счастья. Я назвала его Юрием. Он родился крепким, хорошим ребенком, весил почти четыре килограмма и был длиной 50 см. Роды протекали трудно, но сейчас все это позади, и я повторяю еще раз – я безмерно счастлива.

Расскажу тебе все по порядку.

С самого начала войны у меня были неполадки с моими обычными женскими делами. Я это относила на счет волнений и переживаний, вызванных резкими изменениями условий моей жизни и тем, что все мы испытывали при виде окружавших нас страданий огромного количества людей, при виде многих и многих смертей… При сверхчеловеческой нагрузке, которую мы испытывали.

Но вот во время нашего пребывания в Авволово, когда обстановка стала более спокойной, мои недомогания не только не оставили меня, а даже усилились. Я старалась, чтобы их никто не заметил. В том числе и ты. Кажется, это мне удалось.

Но все же я решилась посоветоваться с доктором Белавиной. Она, как ты знаешь, в прошлом акушер-гинеколог. После того как она меня осмотрела и установила диагноз – беременность, я поняла причину моей болезни. Клавдия Васильевна сказала (осмотрела она меня в конце сентября) что, по ее мнению, беременности около 4 месяцев. Но точно она сказать не смогла. Я решила скрыть от тебя свою беременность, ведь, судя по определению Белавиной, я уже была беременна, когда сошлась с тобой.

Ты помнишь, что через несколько дней после этого мы переехали и стали обосновываться на новом месте, около Ленинграда. Я не соглашалась встречаться с тобой именно из-за своего состояния и очень обрадовалась, когда пришел приказ о реорганизации и сокращении медсанбата. Но когда Скуратов показал мне список, подлежащий откомандированию из батальона, меня там не было, а мне нужно было уехать.

Пойми меня правильно, Боря, я не могла с тобой больше жить.

Мне пришлось рассказать начсандиву Исаченко все. Я просила сохранить мой рассказ в тайне. Не знаю, выполнил ли он мою просьбу, но в список меня тут же включил.