Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 4. Том II - [115]

Так было и в этот день. Часов около 6 вечера он только что закончил оперировать красноармейца, получившего тяжелое ранение в правую голень с размозжением костей и мягких тканей и имевшего, кроме того, обморожение большей части стопы, это требовало ампутации конечности на уровне средней трети голени.

Боец получил ранение при возвращении из разведки, подорвавшись на противопехотной мине. Он более 12 часов пролежал на ничейной полосе в снегу.

Эго был молоденький парень, откуда-то из-под Костромы, который, не понимая тяжести своего положения, слабым голосом с упором на «о» просил:

– Доктор, ты уж мне ногу-то оставь! А? Оставь ногу-то.

И Алешкину было очень тяжело объявить этому юноше свой окончательный приговор.

– Нет, дорогой, часть ноги придётся все-таки убрать, и надо это делать поскорее, чем дольше будем ждать, тем больше отрезать придется.

Говорил он и еще много разных успокоительных слов, хотя в душе и понимал этого молодого тракториста, понимал также и то, что другого выхода сейчас нет.

В конце концов, и он, и помогавшая ему Катя Шуйская уговорили раненого. И вот операция была завершена. Она прошла хорошо, теперь Борис был уверен, что этот молодой человек будет жить и, может быть, проживет много лет. Но в то же время было и обидно, что все-таки из-под его рук вышел калека…

Как всегда, после таких операций Алешкин закурил и вышел из палатки на морозный воздух.

Приподняв голову, он увидел бежавшего по дорожке начальника штаба, лейтенанта Скуратова, дежурившего в этот день по батальону.

Тот, подбегая на ходу, запыхавшись, докладывал:

– Товарищ комбат, там прибыл этот полковник, армейский, который по чистке-то. Узнав, что я начальник штаба, он велел срочно представить списки личного состава и направился в ваш домик.

Борис поморщился.

– Эх, черт, этого еще недоставало! Теперь с ним всю ночь торговаться придётся. Хоть бы суметь сохранить необходимые кадры. Считают нас тыловиками, а того не понимают, что без здоровых и сильных санитаров вся наша работа насмарку пойдет!

Так думал Борис, возвращаясь в операционную, снимая с себя халат, шапочку, надевая шинель, шапку и подпоясываясь.

– Катя, проследи, чтобы раненого в госпитальную положили, да предупреди о нем Зинаиду Николаевну. Ко мне опять начальство пожаловало! – крикнул он Шуйской, руководившей действиями перевязочной сестры, накладывавшей повязку и шину на культю.

Довольно спокойно направился он к своему домику. Работал он в большой операционной, малая была временно законсервирована (экономили топливо), и поэтому расстояние до его домика составило метров 200. Кроме того, на этой дороге рос довольно густой сосняк и Алешкин увидел свой домик лишь тогда, когда находился от него в 20 шагах. Каков же был его ужас, когда он увидел такую картину.

Дверь в домик была распахнута настежь, на пороге стоял ощетинившийся Джек в самой угрожающей позе и глухо ворчал. А перед ним на снегу сидел человек, в петлицах которого было 4 шпалы, волосы на его голове шевелились от ветра, шапка лежала в полуметре от него, он сидел, расставив ноги, откинувшись спиной и упершись руками в снег. При малейшей попытке его взять лежавшую рядом шапку, Джек поднимал верхнюю губу, обнажая страшные желтые клыки, его ворчание, усилившись, поднималось на ноту выше.

Все, что мы описали, Борис успел увидеть в какую-то долю секунды, он бросился бежать к домику и одновременно громко и сердито крикнул:

– Джек, назад! На место!

Джек, увидев приближающегося и, судя по голосу, разгневанного хозяина, быстро отступил вглубь домика и юркнул под кровать.

Подбежав к сидевшему полковнику, Алешкин помог ему подняться, подал папаху и, представившись, самым скромным тоном попросил извинения за поведение своего неучтивого стража.

К его счастью, полковник Николай Иванович Пащинский, как он представился Борису, оказался большим любителем собак, и поведение Джека, хотя и не доставило ему большого удовольствия, однако, и не вызвало в нем особенно сильного гнева.

Особенно ему понравилось то, что Джек, в отличие от большинства сторожевых собак, не лаял, не кусался, а лишь принял угрожающую позу и всем своим видом давал понять, что с ним шутки плохи.

Полковник Пащинский с некоторой опаской переступил порог дома командира батальона. Но когда Алешкин вызвал Джека из-под кровати, и тот смиренно подполз к ногам хозяина, низко опустив голову, и всем своим видом давая понять, что понял свою ошибку, Пащинский даже рассмеялся. После словесного внушения хозяина Джек никаких враждебных действий к прибывшему уже не проявлял. Полковник успокоился. К этому времени в домик с противоположной стороны вбежал Игнатьич. Ну, тому-то от Алешкина и сразу, и в особенности потом досталось порядком.

Зная строгий нрав Джека, не допускающего в жилище своего хозяина не только посторонних, приезжих людей, но даже и большинства из личного состава медсанбата, Борис уже давно предупредил Игнатьича, что если тот уходит из домика, то, оставляя там Джека, он должен запирать двери. Ну, а Игнатьич очень часто это делать забывал, вот в результате и произошел этот неприятный инцидент.

Через полчаса, умывшись и окончательно отойдя от пережитого испуга, сидя за ужином, после «наркомовской» чарки, Пащинский рассказал Алешкину, что с ним произошло.