Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 4. Том II - [113]

К 10 января 1943 года в медсанбате находилось около 30 раненых в госпитальных палатках и 25 человек выздоравливающих. Суточное поступление составляло 3–5 человек, эвакуация из батальона происходила своевременно.

* * *

Под Новый год в 65-ю стрелковую дивизию приехала группа артистов Ленинградских театров. По приказанию замполита дивизии их разместили на постоянное жительство в медсанбат. Прожили они около недели и за это время объехали с концертами все части дивизии, давали концерт и в штабе.

В последний день своего пребывания артистическая бригада решила устроить концерт для личного состава батальона и находящихся на излечении раненых. Концерт всем очень понравился. После него для всех артистов приготовили специальный ужин. На нем опять некоторые из них пели, причем совсем новые, не известные ранее медсанбатовцам песни.

Одним из певцов под аккомпанемент баяна была спета очень понравившаяся всем песня «Споемте, друзья…», а одна певица пела «Землянку».

Вместе с этой бригадой по частям дивизии ездил и московский лектор. Он имел звание старшего батальонного комиссара.

Это был пожилой, но совершенно штатский человек, в армию призванный совсем недавно, а в действующих фронтовых частях очутившийся впервые. Обычные фронтовые будни в виде периодических и артиллерийских обстрелов, свиста от перелетающих снарядов и их разрывов на расстоянии полукилометра с непривычки казались ему очень страшными.

Жил он в штабе дивизии в землянке начполитотдела, где все эти звуки были хорошо слышны, потому что и на самом деле все это происходило очень недалеко. Он, как и бригада артистов, находился в расположении дивизии последний день и на этот раз ночевал в медсанбате.

Концертная бригада, их было человек 15, жила в одной из звакопалаток, лектора решили поместить в бревенчатый старый пустовавший домик, бывшее жилье командира батальона.

Он, как потом говорил, впервые после прощального концерта и ужина, заснул по-настоящему, так как спал на настоящей постели с простынями и одеялом. Санитар, которому было поручено обслуживать гостя, подложил дров в железную печку и решил прикорнуть около нее, чтобы в дальнейшем поддерживать тепло.

Ведь все медсанбатовские строения (палатки, домики и бараки) для сохранения внутри более или менее нормальной температуры в зимний период времени требовали постоянной топки железных печей, на улице стоял мороз более 25 °C. Для этого обычно выделялся из числа санитаров один человек на две-три палатки, который в течение ночи следил за тем, чтобы печи не погасли. В жилых палатках и домиках для этого выделялись дежурные из проживающих. Ну, а домики врачей и командиров подразделений обслуживали специально выделенные санитары. Днем отопление производилось работающим персоналом. Пустовавшие палатки и другие помещения протапливались один-два раза в сутки, в зависимости от наружной температуры. Давно никем не занимаемый старый домик комбата, стоявший в резерве, также давно и не топился. Решив поселить в нем на сутки московского лектора, Алешкин приказал выделить специального человека и как следует протопить печку. Это и было сделано. К приезду гостя на ночлег железная печь была раскалена почти докрасна, и в домике стояла жара. Улегшись в постель и увидев, что санитар умащивается на полу около печки, старший батальонный комиссар спросил:

– А вы что, тут и спать собираетесь? Разве у вас своей постели нет?

– Как нет, есть! Я живу в бараке. Но ведь за печкой-то смотреть надо, а то к утру, когда она остынет, вы замерзнете!

– Да что вы, товарищ красноармеец, где тут замерзнуть?! Жара, как в бане, а вы вон еще дров полную печку наложили! Ступайте себе в свой барак. До утра я не замерзну. А утром придете, если печка погаснет, разожжёте ее. А ночью я, может быть, и сам встану и дров подложу, если мне холодно будет.

Санитар еще несколько времени поколебался. Ведь старшина уж больно строго наказывал следить за печкой. Но, когда услышал повторное требование этого довольно чудного командира в очках: – Идите, товарищ красноармеец! – пошел в свой барак, предварительно вновь набив полную печку березовыми дровами.

Почти сразу после ухода санитара, лектор уснул. В медсанбате было по-мирному тихо, артиллерийская канонада редко доносилась откуда-то издалека, как слабый гром. Слышалось потрескивание от мороза деревьев, окружавших домик, а также веселое гудение огня в раскаленной печурке, находившейся от ног спящего менее чем в метре.

Прошло около получаса, было жарко. Спящий непроизвольно сбросил с себя теплое ватное одеяло, и край его попал на раскаленную стенку печки. Оно затлело, а через несколько минут вспыхнуло пламенем. Едкий дым, нестерпимый жар и яркое пламя разбудили лектора. Около минуты он не мог понять, что с ним происходит, но, когда заметил, что валяющееся на полу одеяло превратилось в костер, а языки пламени лижут стенки домика, он с криком: «пожар!», закутавшись в простыню, босиком выскочил на улицу на снег.

Но начавшийся пожар по дыму, выбивавшемуся из окна и отблеску пламени, исходившего изнутри помещения и хорошо заметного в темноте ночи, уже увидел и дежурный по батальону. Он поднял по тревоге санитаров, живших в бараке, на бегу стукнул в окошко командира медсанбата и, крикнув в него «пожар», бросился к горевшему домику.