Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 4. Том I - [92]

– Ой, да это Борис Яковлевич! Ну, смотрите, совсем немного опоздали, недаром Тая так не хотела уезжать, чуяло, наверно, ее сердце, что вы появитесь.

Увидев женщину и услышав знакомый голос, Борис узнал в подошедшей Розалию Самойловну Крумм. Да, это была она, но даже месяц пребывания в голодающем Ленинграде совсем ее изменил.

Она сильно похудела, глаза ее ввалились, лицо покрылось многочисленными морщинами. Увидя ее, он невольно подумал: «А как же Тая, ведь она и так больная уехала из медсанбата? Хорошо, что она выбралась уже из Ленинграда».

– Да, не удалось вам встретиться с Таей. Свидание, как говорят, сорвалось. Ну что же, я сейчас сменяюсь с дежурства. Пойдем к нам, поговорим. Расскажете все про медсанбат, а я вам про Таю расскажу. Она часто вспоминает вас. Да ведь и есть чем! – многозначительно посмотрев на Бориса, добавила она.

Борис ничего не понимал. Отсутствие Таи и огорчило, и обескуражило его. Он несколько мгновений не знал, что сказать. Наконец собрался с мыслями.

– Розалия Самойловна, я ведь сюда приехал не только, и даже не столько на свидание, а по направлению.

– По направлению?! – воскликнула Крумм, – вот здорово, опять значит вместе работать будем, ах, как здесь не хватает квалифицированных хирургов.

Борис усмехнулся.

– Да нет, не работать. Кто же меня сейчас из санбата отпустит? Да я и сам не хочу. Не-е-т! Зинаида Николаевна наслушала у меня что-то в легких и направила меня в какой-нибудь Ленинградский госпиталь, чтобы мне рентгеноскопию сделали. А если найдется специалист, чтобы и он посмотрел. Она боится, нет ли у меня туберкулеза.

Крумм всплеснула руками:

– Этого еще вам недоставало. Но то, что вы пришли в наш госпиталь, это просто замечательно, у нас заместитель начальника госпиталя по лечебной части – профессор-фтизиатр. Я вас сейчас же поведу к нему, он, наверно, уже не спит. Вот только дежурство сдам. И она направилась к показавшемуся в конце коридора, в который они до этого зашли, какомуто пожилому мужчине. Следом за ней с папкой историй болезней в руках помчалась и медсестра. Борис обернулся ко все еще шедшему рядом с ним бойцу и сказал:

– Ну, спасибо, друг, хоть и не совсем удачен мой приезд, но ничего не поделаешь. Нате вот, возьмите папиросы, покурите там с товарищами, у меня еще есть. А там, дома (он невольно усмехнулся: медсанбат – уже «дом») у меня еще запас.

Красноармеец козырнул и пошел к выходу.

Через несколько минут подошла Розалия Самойловна:

– Борис Яковлевич, да на вас лица нет, вы, кажется, серьезно больны.

– Да нет, это все перестраховка Зинаиды Николаевны, просто я всю ночь в дороге не спал, а перед этим почти сутки работал.

Крумм, позвав за собой Бориса, быстро пошла в противоположную сторону коридора, затем, спустившись в полуподвальный этаж, постучалась в дверь, на которой висела картонная табличка «Зам. начгоспиталя по лечебной части», из-за двери послышался старческий скрипучий голос:

– Входите, входите! Я не сплю!

Войдя в маленькую, освещенную коптилкой комнату, Борис увидел склонившегося над столом, заваленным историями болезней и какими-то исписанными бумагами, небольшого седого старичка (ему, наверно, лет 70, мелькнуло у Алешкина) с пенсне на носу и с подстриженной клинышком седой бородкой.

– А, это вы, коллега, – сказал он, обращаясь к Розалии Самойловне. – Ну, в чем дело, опять какой-нибудь раненый не согласен на ампутацию, и вы тоже делать ее не хотите, а начальник отделения настаивает? Да? Значит, за «высшим» судом пришли.

– Нет, – ответила Крумм, – на этот раз дело в другом. Я привела к вам своего товарища, хирурга Алешкина. Мы вместе в медсанбате работали. У него подозревают туберкулез. Послали сюда на рентген, вот я и решила сперва его вам показать.

– А-а! – оживился профессор, – туберкулез – это здорово, вот о чем я соскучился. Понимаете, – обратился он к Борису, – вот уже три месяца воюю, и ни одного туберкулезника, а сейчас такой сюрприз, прямо мирными днями запахло. Ну же, молодой человек, раздевайтесь быстренько.

Он расспросил Бориса, затем быстро выслушал и простукал его и, поворачиваясь к Розалии Самойловне, сказал:

– Вот что, голубушка, сведите его сейчас же к Арнольду Вениаминовичу и скажите, чтобы он его снял. Это я приказываю, и пусть не жалуется, что пленок нет. Вечером я посмотрю снимок и скажу окончательный результат. Ведь вы можете подождать до вечера? – обратился он к Борису.

– Да, конечно, у меня увольнение на двое суток, – ответил Алешкин.

После того как была сделана рентгенография грудной клетки, Крумм спросила Бориса, есть ли у него еда. Тот потряс вещевым мешком и заявил, что у него здесь сухой паек на двое суток, и он вполне обеспечен.

Затем она пригласила его в комнату, где жила вместе с тремя медсестрами, и предложила ему кипятку. Он, в свою очередь, высыпал на стол несколько кусков сахара, четыре больших сухаря и банку шпрот. Увидев такое пищевое богатство, Розалия Самойловна заявила, что они сейчас устроят пир на весь мир. Две девушки-медсестры (одна из них была уже знакома Борису) в это время тоже находились в комнате, и Крумм с молчаливого согласия Алешкина пригласила и их. Все уселись вокруг стола и налили в большие эмалированные кружки какую-то буроватую горячую жидкость из большого жестяного чайника.